младшего братишку, была для Пети самой любимой, самой нужной на свете. Он что угодно готов был перенести от нее, любые издевки, пусть даже колотит его с утра до ночи, главное… главное…
Даже для самого себя мальчик не мог озвучить свой основной страх, боясь, что от его слов страх станет явью.
Утирая грязным кулачком слезы, Петя с трудом, но все же поднялся. Ткнул уродливую заплатку на стене раз, другой, третий, а потом забарабанил по камню руками, сдирая нежную кожу до крови.
И отчаянно, безнадежно пытаясь докричаться до сестры:
– Люба-а-а-а!!! Любочка-а-а-а-а!!! Люба-а-а-а!!!
Вместо ладошек давно уже пульсировало болью кровавое месиво, каменная заплатка стала красной, но Петя, не обращая на это никакого внимания, продолжал рваться внутрь, в безумной надежде увидеть там просто мстительно затаившуюся сестру.
А вдруг она кричала просто так, из вредности, чтобы напугать обманувшего ее брата? И сейчас молчит по той же причине?
Пусть это будет так, Боженька, пожалуйста, пусть это будет так! Я…
Петя аж взвизгнул от неожиданности, когда в покрытой его кровью каменной заплатке вдруг появилась тоненькая трещина, побежавшая по контуру все быстрее и быстрее. И становившаяся все шире и шире.
Мальчик едва успел отпрянуть в сторону, когда трещина завершила свой бег, и принявшая свой первоначальный облик плита с грохотом упала на землю.
Открывая круглый вход внутрь камня…
Петя робко приблизился к угрюмому черному глазу дольмена и, не отваживаясь заглянуть внутрь, позвал еще раз:
– Люба! Ну ладно, ладно, ты победила! Ты напугала меня, я на самом деле боюсь! Мне очень-преочень страшно! Я всем расскажу, как перетрусил, если хочешь, только не молчи больше! Слышишь меня? Любочка, ну, прости меня!
Тишина. Все та же тишина.
Только с другим запахом.
Если перед этим тишина была наполнена ароматами утреннего леса – хвои, ягод, травы, то сейчас все эти ароматы перекрыл тяжелый, сладковатый, вызывающий тошноту запах.
Так пахло на соседском дворе, когда закололи свинью для свадебного стола.
Кровью. И смертью…
Петя почувствовал, как его собственная кровь вдруг отхлынула от сердца и устремилась в ноги, сделав их неподъемно тяжелыми.
– Нет… Нет… НЕ-Е-ЕТ!!!
Кто это так кричит? Сорванно, жалобно, отчаянно?
Ветер? Сосны? Камни?
Нет. Это он кричит.
И лезет, упрямо лезет внутрь, срываясь и снова поднимаясь, цепляясь ставшими еще более непослушными руками за края черной дыры.
Разум, трусливо забившись в угол души, верещит оттуда: «Не надо! Не лезь туда! Надо вернуться и позвать старших! Там опасно!»
Но в семь лет Петя впервые в жизни узнал, что такое обезуметь от горя.
Или обезразуметь?
Когда голос разума не доходит до тебя, увязнув в бездонном болоте ужаса и отчаяния…
Он все-таки попал внутрь страшного камня. И поначалу ничего не увидел, заслонив собой единственное отверстие.
Инстинктивно отступил в сторону, пропуская свет.
И замер, недоверчиво рассматривая совершенно пустое помещение внутри «каменюки».
Любы здесь не было!
Нигде. Если только не спряталась вон за тем прямоугольным постаментом, который сестра и приняла, похоже, за сундук.
Мальчик несмело улыбнулся, а потом облегченно рассмеялся во весь голос:
– Ну ты даешь, Любка! Так меня разыграть! Тебе в актерки идти надо, злую ведьму играть!
Молчание. И все тот же запах, источника которого Петя пока не нашел – вроде все внутри было чисто. Темный камень, конечно, но и только.
– Хватит уже! – Все еще улыбаясь, мальчик заковылял к постаменту. – Раз-два-три четыре-пять, я иду тебя искать! Любка, если ты хотела изобразить мертвую, не надо было прятаться! Мертвяки не ходят! А я – хожу! И уже почти пришел! Тук-тук, я тебя нашел!
И мальчик заглянул за постамент, опершись рукой на его край…
За постаментом никого не было.
А рука вляпалась во что-то теплое и липкое.
Петя автоматически поднес ладошку к глазам и тоненько, на одной ноте, завизжал, уставившись на ставшую еще более красной руку. С которой закапала кровь. Не его, его уже подсохла немного. Да и не было на его ссадинах столько.
Сколько ее было на этом постаменте. И темным он был не от природы, а от крови…
Она еще и стекала по краям жертвенника – мальчик не знал, откуда в его голове взялось это слово, но вдруг четко осознал, ЧТО это за постамент, – шлепаясь на пол с противным хлюпающим звуком.
Кап. Кап. Кап…
Но больше ничего и никого на жертвеннике не было!
Хотя…
Петя, сдерживая рвущуюся наружу рвоту, присмотрелся к центру отливающего багровым постамента. Потом наклонился. Потом, словно сомнамбула, протянул руку, взял лежавший там медальон, абсолютно чистый, без следа крови, и надел его на шею.
А в следующее мгновение на него обрушился мрак…
Часть 2
Глава 17
– Давай-давай, рассказывай, – поощрительно улыбнулся профессор, откладывая в сторону вилку. – Я ведь вижу – тебя явно что-то беспокоит.
– Это долгая история, Петр Никодимович. – Было видно, что парень колеблется, что ему очень хочется поделиться с собеседником наболевшим, но он никак не решится. – А мне уже пора собираться.
– Ничего страшного, успеешь собраться. Ты мне вкратце расскажи, в чем проблема.
– Да и проблемы, собственно, никакой нет. Я вообще до знакомства с вами думал, что все это – бред сумасшедшего, но теперь…
Сергей прикусил губу и отвернулся, задумчиво уставившись в окно.
Шустов раздраженно катнул желваки, с трудом удерживаясь от угрожающего начальственного рыка – с этим тямтей-лямтей грубостью можно добиться обратного эффекта: он просто залезет в свою раковину и обиженно захлопнет створки. А Эллар явно хочет совершенно иного.
Поэтому профессор тихо, стараясь говорить как можно мягче, произнес:
– Сережа, обещаю тебе, что со всей серьезностью отнесусь к твоему рассказу. Для меня лично давно уже не существует такого понятия, как бред. Слишком много таинственного и порой мистического пришлось мне узнать и пережить за мою достаточно долгую жизнь. Так что говори, не стесняйся.
– Ну, хорошо. – Сергей набрал полную грудь воздуха, словно перед прыжком в воду, и заговорил: – У меня был брат, Антон. Не родной, двоюродный, но мы с Антошкой были очень дружны. Он меня многому научил, многое объяснил, ближе друга у меня не было…
Голос парня дрогнул, и он снова отвернулся, на этот раз пряча увлажнившиеся глаза.
И ЭТО – Проводник?!!
Ерунда какая-то. Но ИМ виднее – Эллар никогда не задействует медальон по пустякам.
– Ты все время говоришь о кузене в прошедшем времени, – участливо произнес Петр Никодимович. – Я правильно понял – он умер?
