Все дома, в которых жили рабочие целлюлозной фабрики, были построены по одному проекту. На первом этаже кухня и гостиная, на втором — две спальни, разделенные коридором. В тридцати футах от дома семьи Маруа стоял точно такой же дом. Там-то и жила достопочтенная Анетта Дюпре.
— Жозеф, проснись, это важно! — позвала женщина, тормоша мужа.
Приоткрыв глаза, он откинул простынь и шерстяное одеяло. Месье Маруа, красивый двадцативосьмилетний мужчина, гордился своей супругой и в семейной обстановке ласково звал ее «Бетти». Он сел в постели и протер глаза. Его темные волосы были взъерошены. Под майкой виднелись развитые мускулы.
— Жозеф, монахини взяли к себе больную оспой малышку. Ужасно, если болезнь пойдет дальше. Наш Симон может умереть или остаться изуродованным до конца жизни!
— Откуда ты знаешь? — сердито спросил он.
— К нам только что пришла монахиня и попросила одежду для ребенка. Девочку оставили у них на пороге. Жозеф, мне страшно.
Элизабет включила лампу в изголовье кровати. Золотистый свет упал на ее красивые кудри. Муж поцеловал ее в губы и погладил по щеке.
— Не переживай напрасно. Кюре все уладит! Когда ребята на фабрике узнают новость, разговоров будет! Бетти, дай монахине то, что она хочет, а потом никому не открывай дверь.
— Как это? — пробормотала изумленная Элизабет. — А кто утром подоит корову и покормит кур?
— Ты выйдешь с заднего хода и не пойдешь дальше нашего двора, договорились? Если тебе что- нибудь понадобится, я сам схожу в магазин.
Женщина кивнула, соглашаясь. Она все еще не могла понять, каким образом эти меры предосторожности могут защитить их от заражения оспой.
— Ты ведь тоже можешь заразиться! — выпалила она.
— Мужчины крепче женщин, Бетти, — отрезал муж.
Жозеф потянулся. Было бы хорошо полежать в постели еще часок или два, но он встал и начал одеваться. Элизабет же на цыпочках вошла в комнату сына. Симон мирно спал в своей небесно-голубой деревянной кроватке, которую смастерил для него своими руками отец.
— Мое сокровище, моя крошка! — нежно пробормотала женщина, склоняясь над мальчиком.
Она быстро собрала ворох одежды, пригодной для годовалого ребенка. Не без сожаления (ведь она старательно сшила их сама) вынула из шкафа шесть двуслойных пеленок — с одной стороны хлопчатобумажных, с другой — махровых.
Сестра Люсия вежливо поблагодарила хозяйку. Она робела в присутствии Жозефа — крепкого парня шести футов роста, посматривавшего на нее не слишком дружелюбно. Месье Маруа спустился раньше жены и поздоровался с монахиней на расстоянии. Пытаясь быть вежливой, та заговорила первой:
— Я слышала, как наш мэр рассказывал о вас, месье Маруа! В прошлом году вы выиграли конкурс на самый красивый сад, не правда ли? Мне очень хочется увидеть Валь-Жальбер в летнем наряде, в цветах и листьях! Должно быть, это прекрасное зрелище!
— Хм… Если наши дети умрут от оспы, вряд ли кто-то станет заниматься садоводством.
Монахиня не нашла слов для ответа. Дом семьи Маруа она покинула с тяжелым чувством. Слова Жозефа камнем легли на сердце. Он был прав. Она направилась к дому священника. Как и сестра Мария Магдалина, она нестала надевать снегоступы. Снег скрипел под ногами.
— Бог мой, а мороз-то усиливается!
Она перешла через улицу Сен-Жорж, то и дело поглядывая на крест над церковной колокольней. Ладный домик священника построили рядом с красивой, внушительных размеров деревянной церковью.
Отец Альфонс Бордеро[13] с замечательным усердием заботился о своих прихожанах. Когда кто-то из них нуждался в его услугах, святой отец готов был пожертвовать своим покоем и отдыхом. Отец Бордеро был первым кюре поселка. Пять лет назад, в октябре 1911 года, население Валь-Жальбера радушно приветствовало вновь прибывшего, предоставив в его распоряжение новенькую церковь. До этого события службы проходили в скромной часовне, возведенной напротив здания фабрики несколькими годами ранее.
Монахиня вздохнула с облегчением, заметив свет в окне, и постучала.
— Сестра Люсия! Что случилось? — обеспокоенно спросил кюре, приглашая ее войти.
Монахиня в нескольких словах рассказала о случившемся.
Недавно открытая монастырская школа могла превратиться в рассадник опасной болезни. Мысль о карантине напрашивалась сама собой. Об этом думал кюре Бордеро, переступая школьный порог. Он делал все возможное для того, чтобы жизнь в Валь-Жальбере протекала мирно и безмятежно. Именно поэтому кандидаты на трудоустройство проходили жесткую процедуру отбора. Ни фабрике, ни образцовому поселку, построенному по задумке основателя фабрики месье Дамаза Жальбера, не нужны были пьяницы и неблагонадежные типы. Желающих получить работу в Валь-Жальбере становилось все больше, и всем им требовалось жилье. Будущим летом в поселке планировалось построить новые дома. Поговаривали даже о том, чтобы сделать третью улицу, а потом и четвертую. Их якобы уже внесли в земельный кадастр…
— Известно ли вам, сестра, — сказал он вдруг, — что вторая улица поселка, улица Сен-Жозеф, была проложена в тысяча девятьсот тринадцатом — в том самом году, когда месье Дюбюк, директор компании, переименовал водопад Уиатшуан в честь основателя фабрики месье Жальбера? Наш муниципалитет процветает, фабрика обеспечивает своим работникам достойную жизнь. Если начнется эпидемия, это будет для всех большим несчастьем. Помолимся же о том, чтобы наши опасения не оправдались!
— Я молюсь, отче, все время молюсь…
Мать-настоятельница за это время ни разу не встала со своего стула. Ребенок дремал у нее на руках. Кюре она приветствовала, прикрыв веки.
