Возвращение во Флоренцию

конверт.

— Что это?

Он поднял глаза. Ребекка стояла наверху лестницы.

— Как обычно — письмо от поклонницы, — сказал он, делая вид, что пробегает глазами записку. — С удовольствием прочла Разбитую радугу, но Пряжа Пенелопы по-прежнему ее любимый роман. Почему-то они думают, что подобные замечания должны мне польстить.

— Ясно, — ответила жена. — Что ты будешь на завтрак: яичницу или копченую селедку?

— Селедку, — автоматически произнес он.

Ребекка прошла на кухню. Майло закрылся у себя в кабинете и оперся на рабочий стол. На лбу у него блестели капельки пота. Он прочитал письмо Тессы.

«Дорогой Майло, — говорилось в нем, — я родила мальчика! Это произошло рано утром в четверг, и он самый чудесный и очаровательный ребенок на свете».

На него нахлынула целая буря противоречивых чувств — потрясение, гордость, тревога и облегчение оттого, что роды позади и Тесса жива, — так что Майло был вынужден присесть. Сердце его колотилось. Он продолжал читать:

«Я назову малыша Анджело Фредерик. Анджело — потому что у него золотистые волосы и синие глаза и он похож на ангела, а Фредерик, конечно же, в честь Фредди…»

Майло нахмурился. «Анджело Фредерик…»

Он быстро дочитал письмо. Они обсуждали возможность усыновления: хотя нет, не совсем так — он несколько раз осторожно пытался поднять эту тему, словно лошадь, подходящая к высокому барьеру, понимая, что, хотя для него усыновление казалось единственным разумным выходом из ситуации, он не имел права навязывать свое мнение Тессе. Она же всегда чувствовала, когда он собирается заговорить о чем-то особенно важном, и меняла тему разговора. Она редко бывала серьезной; это ему в ней нравилось и одновременно раздражало. Однажды, когда они вдвоем лежали в постели, он вдруг с необычной для себя ясностью осознал, что больше всего желает провести с ней остаток жизни, и плевать ему на все сложности, но как только он попытался заговорить, она прижала пальчики к его губам, заставляя замолчать. «Нет, Майло, — мягко прошептала она. — Не говори ничего. Все прекрасно так, как есть».

Однако он надеялся, что она все же отдаст ребенка. Он рассчитывал, что так и будет. Это было бы во всех смыслах самым здравым решением. И для Тессы, и для малыша. Ребенку нужен отец.

Майло посмотрел в окно. На улице шел снег — на землю ложились пушистые белые хлопья. Он подумал: «Сын!» — и перед его глазами пробежали соблазнительные картинки: как мальчик будет расти у него на глазах, как они будут обогащать жизнь друг друга. Конечно, ребенку придется называть его дядюшкой; он убедит Тессу не называть его Анджело, потому что с таким именем его будут вечно дразнить в школе. Видение растаяло; он осознал жестокую правду. Майло вспомнил одного мальчика, с которым учился в подготовительном классе: он был незаконнорожденным и словно нес на себе печать бесчестья, позора, отчего Майло относился к нему с жалостью и легким презрением. Он еще раз пробежал глазами письмо. Об усыновлении там не было ни слова; судя по всему, Тесса приняла решение оставить себе ребенка.

А если так, что это сулило ему? Тревога и опасения, терзавшие его прошедшие шесть месяцев, будут преследовать его всю оставшуюся жизнь; ему предстоит жить в постоянном страхе оттого, что правда может открыться. Он шел по канату над пропастью, и мысль о том, что этому не будет конца, показалась Майло пугающей. Тесса, похоже, думала, что они останутся любовниками и смогут сохранить его отцовство в тайне, но он подозревал, что на деле это окажется невозможным. Рано или поздно их увидят вместе, рано или поздно люди начнут задавать вопросы. Оба они достаточно известны: ее лицо появляется на обложках журналов, его — на обложках книг. Скандал положит конец его карьере.

Майло взял ручку и начал писать. «Дорогая Тесса, я очень рад, что все прошло хорошо». Он посмотрел на листок, потом разорвал его в мелкие клочья и взял новый. «Дорогая Тесса, я испытал громадное облегчение, и я счастлив, что все прошло хорошо…»

«Ребенок не был похож ни на кого, даже, — думала Фредди, — на саму Тессу». Анджело выглядел — этого она Тессе говорить не стала — как маленький инопланетянин, а не человек. Тесса считала его красавчиком, что было, конечно, неудивительно. У него был до смешного широкий нос, большие ступни и ладони, надутые розовые губки и темно-синие глаза, которые существовали как будто каждый сам по себе — один мог быть закрыт, пока второй пристально смотрел куда-то вверх, либо оба казались полуприкрытыми, прищуренными до темно-синих щелочек, в то время как малыш вроде бы крепко спал. Тем не менее, малыш был очень славный, и Фредди была очарована тем, как он пищал, словно котенок, когда хотел есть, и засыпал, свернувшись калачиком у нее на груди.

Когда через десять дней Тесса вернулась домой из родильного дома, Фредди стала внимательно следить за реакцией визитеров мужского пола на Анджело. Она наблюдала за ними, ожидая заметить… что? Чувство вины? Родительскую любовь? Она понимала, что не очень-то деликатно с ее стороны проявлять любопытство, однако ничего не могла с собой поделать. Потом ей пришло в голову, что Тесса, вполне возможно, сама не знает, кто отец Анджело или, по крайней мере, не до конца уверена. Фредди в глубине души завидовала такой жизни, при которой можно было запутаться между несколькими любовниками.

Когда Фредди показывала Анджело друзьям Тессы мужского пола, предлагая взять его на руки, одни отстранялись, бормоча, что боятся его уронить, а другие привычным жестом брали ребенка, прислоняли его к своему плечу и похлопывали по спине. Некоторые являлись в гости с гигантскими букетами цветов и огромными коробками швейцарского шоколада, другие дарили Тессе букетики подснежников, обернутые в газету, или пакеты со свежими булочками. К середине января, когда Фредди пришло время возвращаться в школу, она по-прежнему ничего не знала об отце Анджело. Как всегда, Тесса хранила свои секреты.

Если Анджело плакал, то совсем без слез. Зато сама Тесса проливала слезы постоянно, по любому поводу — уколовшись о булавку, которой застегивала подгузник, вспомнив о маме, которая умерла, не успев увидеть внука, от боли в набухшей, ноющей груди. При виде его голенького тельца в ванночке, от веса малыша, заснувшего у нее на груди, она испытывала столь острое, безосновательное ощущение счастья, будто при родах лишилась верхнего защитного слоя кожи.

Ночью, когда она, набросив халат, шла на кухню, чтобы подогреть бутылочку, Тессе казалось, будто они с Анджело обитают в собственном отдельном мире. Единственными звуками в нем было его дыхание и колыбельная, которую она тихонько напевала. Тесса кормила ребенка, изо всех сил стараясь не заснуть; она прикусывала нижнюю губу и выпрямляла спину, чтобы не провалиться в сон. Она вспоминала разные ужасы: новорожденный, задушенный заснувшей рядом матерью, или как ребенок захлебнулся, когда мать задремала. Хотя через несколько недель после родов у нее из груди перестало течь молоко, морщинистый отвисший живот пришел в норму, а фигура в целом приобрела прежние очертания, Тесса знала, что роды сильно изменили ее. Она лишилась своей беззаботности, уверенности в том, что все, в конце концов, будет хорошо. Ответственность, которую она с удовольствием сбросила с себя, как только оказалась в Лондоне, теперь вернулась к ней в стократном объеме. Она была постоянно начеку, следя за тем, чтобы из-за забывчивости или недостатка сна не совершить что-нибудь страшное: не позабыть ребенка в корзинке на заднем сиденье такси или не обнаружить среди ночи, что у них закончилось молоко. Случалось, что она не успевала принять ванну и одеться до самого вечера. Приготовления к первому выходу по магазинам с коляской — громадной, сверкающей, сделанной на заказ в компании «Сильвер Кросс», — которую подарил ей Рей, заняли у Тессы несколько часов.

Майло впервые увидел сына, когда Анджело было три недели от роду. Он дождался, пока Фредди уедет в школу — необходимая предосторожность, ведь Фредди была связана с мисс Фейнлайт. Тесса жалела, что он пропустил эти первые недели. Анджело менялся каждый день — словно бутон раскрывался, превращаясь в цветок. Майло приехал с подарками для нее и ребенка, с продуктами из «Фортнума». Он