школу. Ей показалось, что больница — вотчина Фаустины, а она не хотела никому наступать на пятки.
Тессу поселили в спальне на втором этаже дома с высоким потолком и белеными стенами. Там стояли кровать, стул, умывальник и комод с резными фамильными гербами. Летом комнату защищали от солнца тяжелые ставни, зимой плотные шелковые портьеры с узорами помогали сохранить тепло. По ночам, когда ей не спалось, Тесса бесшумно пробиралась во внутренний дворик виллы. Его окружали высокие стены дома, образуя прямоугольник. Вдоль стен проходила крытая лоджия, на которой можно было спрятаться от солнца или дождя. В воздухе плыл сладкий аромат хойи и олеандров; с лимонных деревьев, росших в кадках, свешивались тяжелые спелые плоды — в лунном свете лимоны казались золотыми. Высоко над головой прямоугольник ночного неба переливался тысячами звезд.
Тесса завтракала, обедала и ужинала вместе с Дзанетти. Беседы за столом обычно начинались с повседневных тем: погоды, урожая, перебоев то с тем, то с этим, — а потом они переходили на религию, политику и философию. Женщины Дзанетти рассуждали здраво и холодно, хирургически препарируя каждую тему до тех пор, пока не были исследованы все ее стороны, без эмоций и раздражения. Здесь никогда не хлопали дверьми, не вскакивали, разволновавшись, из-за стола. У Тессы вежливо спрашивали ее мнение, внимательно его выслушивали, а потом не оставляли от него камня на камне, опровергая фразу за фразой. Затем Оливия сворачивала салфетку, молитвенно складывала ладони, благодарила Господа и возвращалась к работе.
В школе Тессу назначили ассистенткой синьоры Гранелли. Синьора Гранелли учила самых младших. Тесса раздавала ребятишкам бумагу и карандаши, помогала выводить буквы, умывала чумазые мордашки.
Фаустина Дзанетти была худая, с желтоватым цветом лица; из-под ее тонких, мягких темных волос смотрели умные серые глаза. Поскольку школа и больница находились по соседству, Тесса с Фаустиной часто вместе возвращались на виллу в конце рабочего дня.
Однажды вечером, когда они шагали по каменистой тропинке, Фаустина сказала:
— Когда закончится война, я выучусь на врача. Поеду учиться в Болонью или в Парму — а если понадобится, то даже в Париж или Эдинбург. — Она недовольно фыркнула: — Я всегда хотела поступить в университет, но отец мне не разрешал. Он считал, что девушке незачем учиться. Девушки выходят замуж, говорил он. — Фаустина пожала плечами. — Такие девушки, как ты, может, и выходят замуж, но только не такие, как я.
— Я никогда не была замужем, — сказала Тесса. — И никогда не хотела.
Фаустина бросила на нее короткий взгляд, а потом расхохоталась.
— Если не считать приснопамятного синьора Бруно.
— Да, не считая его, — улыбаясь, кивнула Тесса. — Надо сказать, я не очень-то по нему скорблю.
— Я бы хотела стать хирургом. — Фаустина шла широким размашистым шагом. — Дотторе Берарди позволил мне ассистировать ему в прошлом году, когда удалял аппендицит. Он думал: я упаду в обморок, а я не упала.
Если бы ее спросили, хочет ли она ехать на виллу Бельканто, Тесса наверняка бы ответила, что предпочитает город деревне. Сельская жизнь казалась ей слишком унылой, она нуждалась в разнообразии, в смене обстановки. Иногда она мысленно упрекала Гвидо за то, что он так поспешно написал о ней матери; тем не менее, Тесса была вынуждена признать, что после объявления войны во Флоренции для нее стало слишком опасно.
Обитатели виллы почти не контактировали с властями. Война казалась очень далекой от замкнутого, самодостаточного мирка поместья. Тем не менее, она сказывалась на его жизни, и очень заметно. Мужей, сыновей и возлюбленных призывали в армию; в городах не хватало продуктов и невозможно было достать бензин. Они слушали по радио сообщения о ходе военных действий — о нападении Германии на Россию в 1941 году, о вступлении России в войну на стороне союзнических войск, о продолжающемся противостоянии в Северной Африке, — слушали молча, пытаясь отделить факты от пропаганды. У каждого было, за кого переживать.
На каминной полке в гостиной виллы Бельканто стояла фотография Гвидо, Сандро и Фаустины, сделанная в саду флорентийского палаццо Дзанетти. Фаустина красовалась на ней в белом платье и соломенной шляпе, Сандро казался преувеличенно серьезным. Только Гвидо смотрел в камеру, сунув руки в карманы, в рубашке с расстегнутым воротом, улыбающийся и беззаботный.
Тесса никогда не была религиозной, не знала даже, крещеная ли она, и если да, то к какой конфессии принадлежит, однако и она молилась за то, чтобы братья Дзанетти остались в живых. «Хуже не будет, — думала она. — На всякий случай».
В январе 1942 в начальный класс школы поступила девочка по имени Перлита. Ее мать Эмилия работала в прачечной на вилле Бельканто. В свое первое школьное утро Перлита замерла в маленькой раздевалке, где дети оставляли теплую одежду, безмолвно глядя большущими черными глазами из-под густой челки на то, как другие снимают пальтишки и шали и вешают их на крючки. Она была в теплой куртке, вязаном берете и варежках. Перлита и не собиралась раздеваться; она стояла, замерев на месте, словно деревянная кукла, с ужасом в глазах.
Тесса потихоньку сняла с девочки уличную одежду, потом взяла ее за руку и провела в класс. Она просидела с ней за партой весь день, пока синьора Гранелли вела уроки. Перлита не произнесла ни слова. Когда малышей отвели в комнату к старшим детям на урок пения и построили в ряд, Тесса встала рядом с Перлитой и держала ее за руку; та простояла весь урок, не открывая рта. После обеда малышам раздали листы бумаги с силуэтами животных, которых нужно было раскрасить, а потом вырезать ножницами. Тесса помогла девочке вырезать ее льва, потому что ручки у нее были слишком слабые. Когда Тесса отходила, чтобы помочь другим детям, Перлита неотступно следила за ней напуганными глазами. Она приучилась держать Тессу за юбки, когда руки у той были заняты. Синьора Гранелли прозвала Перлиту «тенью Тессы».
Через неделю Перлита впервые заговорила. Тесса захлопала в ладоши и обняла ее. Это достижение показалось ей гораздо более значимым, чем собственная фотография на обложке
В апреле синьора Гранелли ушла из школы и вернулась в Пистойю, чтобы ухаживать за братом, который был ранен в Северной Африке. Вместо нее учительницей в младшем классе стала Тесса. После занятий Перлита помогала ей собирать восковые мелки и складывать их в жестяную коробку из-под печенья. «Ну что, мы закончили?» — спрашивала Тесса, а Перлита важно кивала в ответ и брала ее за руку, выходя из класса.
Облако пыли поднялось в луче света, падавшего в холл через полукруглое окно над дверью, когда Ребекка отперла дверь материнского дома в Абингдоне. Воздух внутри был затхлым и сухим. На полу валялась почта за несколько дней; Ребекка поставила чемодан матери на пол рядом со стойкой для зонтов, подобрала письма с пола и положила на столик.
Потом она вернулась к машине.
— Ну вот, мама, ты опять дома. — Ребекка заметила, что с тех пор как мать заболела, она начала разговаривать с ней фальшиво-жизнерадостным тоном, который постепенно вошел у нее в привычку. Она подозревала, что мать он раздражает тоже, потому что миссис Фейнлайт тяжело вздохнула, пока Ребекка помогала ей подняться с пассажирского сиденья.
Весной здоровье матери сильно ухудшилось, потребовалась операция — удаление матки, — которую назначили на начало мая. Мюриель не могла взять отпуск до конца учебного года, поэтому было решено, что Ребекка поухаживает за матерью несколько недель после ее выписки из больницы.
Они медленно прошли по дорожке к дому; миссис Фейнлайт опиралась на руку дочери. В холле она недовольно втянула носом воздух и сказала;
