звезды.
— Я вышел подышать, — сказал Гвидо. — Немного проветрить голову.
— Как твоя нога?
— В порядке. Побаливает иногда, но доктора говорят, что ходьба — лучшее лечение. — Он закатал брючину: вся голень была покрыта шрамами, красными и набухшими, со следами швов там, где хирург сшил края разорванной плоти.
Тесса вспомнила, как Гвидо плавал в бассейне на вилле Миллефьоре, как ей нравилось смотреть за плавными движениями его совершенного мускулистого тела, вспомнила, как капли скатывались вниз по его загорелой коже, когда он вылезал из воды.
— Бедный Гвидо, — сказала она.
— Мне повезло. Врачам удалось сохранить ногу.
— Тебе, наверное, было очень больно.
— До чертиков, но потом мне дали морфин. — Внезапно он рассмеялся. — Хороша парочка — двое калек.
Протянув руку, он убрал у нее со лба челку и большим пальцем провел по шраму. Тесса закусила нижнюю губу, делая над собой усилие, чтобы не отстраниться.
— Ты такая же красивая, как раньше, — мягко произнес Гвидо. — Не верь, если кто-то будет говорить другое.
Она опустила глаза и покачала головой.
— Скажи мне, Тесса, кроме головы, куда тебя еще ранило?
— Я сломала ногу, руку… ключицу.
— И твое сердце было разбито. — Гвидо стиснул пальцы в кулак и прижал его к своей груди.
Она сказала:
— Ты не должен был отпускать Маддалену одну. Должен был поехать с ней.
— Возможно.
— Нет, совершено точно. Она тревожится за тебя. Как ты можешь ее за это винить?
— Тесса, прошу, не вмешивайся. Ты не понимаешь. — В его голосе звенела злость.
— Я понимаю, что Маддалена тебя любит и беспокоится о тебе.
Гвидо встал и отошел на несколько шагов от скамьи, глядя в небо.
— Облака сгущаются. — Она чувствовала, что он пытается подавить свой гнев. — Ты, наверное, тоже мечтаешь сейчас о дожде?
Легкий бриз пробежал по листьям олеандров и лимонных деревьев. Тесса отбросила назад волосы, наслаждаясь прохладным дуновением на своем лице и руках.
— Мне никогда не надоедает солнце, — ответила она. — Я слишком долго прожила в Англии.
Гвидо вытащил из кармана пиджака пачку сигарет и протянул ей. Тесса услышала щелчок его зажигалки, увидела в темноте огонек. Листья шелестели под усиливающимися порывами ветра.
Он снова присел на скамью рядом с ней.
— Это не первый раз, когда мы поругались с Маддаленой. Собственно, — он невесело усмехнулся, — ссоры входят у нас в привычку.
— Все потому, что вы долгое время были порознь. И еще потому, что тебя ранило. Наверняка она очень испугалась. От страха люди часто злятся.
Гвидо рассеянно обводил глазами сад.
— Мы постоянно ссоримся из-за одного и того же. Отец Маддалены очень богат. Ему никогда не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Он из тех людей, у кого есть нужные знакомства и которые знают, как ими пользоваться. Я его презираю.
— Ты же знал, что он за человек, когда женился на Маддалене.
— Должен был знать. — Гвидо раздраженно отмахнулся. — Но тогда мне казалось, это не имеет значения. Не имеет значения
— А сейчас имеет?
— Ей достаточно лишь намекнуть отцу, и меня немедленно направят куда-нибудь в предгорья Альп, где самой опасной моей миссией будет розыск крестьян, уклоняющихся от армейской службы.
— Тогда Маддалена была бы довольна?
— О да. Но, Тесса, я так не могу! Мне будет стыдно за себя! Мое
— Ты думаешь, они придут сюда?
— Думаю, да.
— А что считает Маддалена?
— Она никогда не интересовалась политикой. Я не интересовался тоже — по крайней мере, в молодости. Но сейчас я уже не могу делать вид, что политика меня не касается. — Он устало улыбнулся. — Я поссорился с женой из-за войны, в которой участвую не по своей воле. Неудивительно, что она на меня злится. Только, понимаешь, мои люди — они ведь по-прежнему там, в пустыне. Они переживают такие тяготы, которые мой тесть себе и представить не может. И я просто обязан вернуться к ним, назад. — Он стряхнул пепел на камни. — Когда Маддалена собирала вещи, мы снова поругались. Она сказала… — Он замолчал на полуслове, качая головой.
— Что, Гвидо?
Он поднял с земли опавший листок и сжал его в кулаке.
— Она сказала, что если я не хочу остаться в Италии ради нее, то я должен остаться ради Лючиеллы.
— О Гвидо!
— Я ответил, что именно ради нее и Лючиеллы я
— Это так. Но и тебе я сочувствую тоже, Гвидо. — Она нахмурилась. — Знаешь, я ведь тоже думала, что живу в соответствии со своими убеждениями. Я ими даже гордилась. Они были не такие, как у других людей, но для меня это не имело значения.
— А теперь?
— Мои убеждения разрушили мою жизнь. Теперь они мне совершенно безразличны.
— Я не заметил, чтобы ты сильно изменилась, Тесса. Ты стала немного сдержаннее — пожалуй, немного грустнее. Но внутри, по-моему, ты осталась прежней.
Она затушила сигарету в цветочном горшке.
— Возможно, мне стоило вернуться в Англию.
— Возможно, твой дом здесь.
— Возможно. — Она пожала плечами. — Сейчас я хорошо знаю, что такое верность. Мне потребовалось время, чтобы это понять. Раньше я считала, что, когда любовь проходит, надо идти дальше, двигаться вперед. Что нельзя связывать себя обязательствами. Этому научило меня мое детство, и так я поступала, раз за разом. Я думала, что сохраняю верность себе, что я верна своим
— А потом? — Она не ответила, и тогда Гвидо добавил: — Ведь было же это «потом», да, Тесса?
— Однажды я встретила человека, от которого не смогла отказаться. — Она подтянула колени к груди и обхватила их руками. — Он был умен, красив и обаятелен. И женат. До него я знала немало мужчин, которые тоже были умны, красивы и обаятельны, и многие из них были женаты. Я убеждала себя, что это не