не могла уменьшиться в размерах и вернуть себе облик Фиалковой феи. Пути назад не было.
Миа вдруг умолкла, высоко подняв крышку сундука и уставившись на хорошенькую Фиалковую фею, смущенную, испуганную, лишенную волшебных сил, ожидавшую решения своей участи. Рядом с ней лежали ножницы, выдававшие ее тайные намерения.
Одно слово служанки, и Оонаг испепелит Лилиан своим гневом.
Из соседней спальни донесся голос королевы:
— Миа?! Что-то случилось?
Миа пребывала в нерешительности, затем ответила:
— Моя повелительница, простите, но я забыла конец песенки.
— «Он мне привез оленя и голубя…»
— Благодарю, моя повелительница, — с трудом прошептала горничная, не сводя глаз с феи.
Миа забрала из сундука панталоны, не дав Лилиан времени шевельнуться, и снова заперла его, на это раз на ключ, который заткнул единственное отверстие, связывающее фею со свободой.
Лилиан стала жертвой собственного заговора. Она не сможет выйти, пока кто-нибудь не повернет ключ и не поднимет крышку.
Дрожа от страха, фея слушала разговор встревоженной Оонаг.
— Меня злит, что Дианкехт и Лилиан сбежали, однако Финвана влюбился в кобылу Луси, а это более суровое наказание, нежели отрубить ему голову!
— Да, моя повелительница.
— Потеряв голову, он стал бы мучеником. Лишившись разума, он останется всего лишь жалким шутом.
— Да, моя повелительница.
— Я смеялась до слез, когда увидела, как он бежит за этим выродком. Представь только, что подумали придворные!
— Да, моя госпожа.
— И Луси, эта непослушная девочка, расплачивается за свои ошибки!
— Да, моя госпожа.
— Они оба получили по заслугам. Худшего для Финваны не придумать. Влюбиться в эту обнаглевшую кобылу — самое чудесное наказание, какое злая судьба могла ему уготовить. Я не могла бы придумать лучшего мщения, чем столь жестокий конец.
— Да, моя госпожа.
— Что делает мой сладкий мальчик? Спит?
— Да, моя повелительница. Спит точно ангел.
— Когда он проснется, мы дадим ему выпить этого зелья. Ты приготовила новую порцию?
— Да, моя госпожа.
— К счастью, юный Патрик не попал в руки моего бессовестного супруга. Ему ничего не стоило бы отправить это нежное существо в Царство тьмы.
— Моя госпожа, как раз так вы поступаете со своими подопечными.
— Ты так считаешь?
— Да, моя госпожа.
— Но именно поэтому эта идея принадлежит мне. Король же мстит безо всякой выдумки.
— Да, моя госпожа.
— Однако лучше всех смеется тот, кто смеется последним… Как ты думаешь?
На этот раз Миа ответила не сразу.
— Да, моя повелительница. Лучше всех смеется тот, кто смеется последним.
Королева зевнула, и Лилиан услышала, как Миа расчесывает ее длинные волосы, помогает надеть длинную рубашку, панталоны из хлопчатобумажной ткани и умащивает ее лицо косметическими средствами. Несколько погодя фрейлина стала извлекать из арфы нежные звуки, пока равномерный, непрерывный и успокаивающий храп королевы не заполнил все помещение.
Лилиан снедала тревога, но она решила не терять выдержки, услышав стук в дверь и незнакомые шаги в спальне. Тут она ясно различила неторопливые шаги верной служанки, которая приближалась к ее месту укрытия. Вероятно, горничная велела гвардейцам схватить ее.
С замирающим сердцем фея услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, и почувствовала, как свежий воздух ворвался в старый сундук.
Миа подняла крышку и внимательно поглядела на нее. Однако не произнесла ни слова. Наоборот, она подмигнула фее и молча протянула ей руку.
Лилиан была вне себя от удивления, однако в спальне королевы не было ни одного солдата. Ее ждали Дианкехт, Пурпурная фея и маленькая девочка.
Фиалковая фея не сразу догадалась, что они ждут только ее, преследуя те же цели. Отомстить Оонаг.
Лилиан почувствовала радость. Она не одна. Ее друзья, враги Оонаг, действуют заодно с ней. Они сговорились, и этот сговор требовалось скрепить не словами.
Все собравшиеся стали единым целым — сердцем, руками и одной парой ножниц… одной единственной местью.
Горничная Миа сделала первый шаг. Она взяла ножницы, решительно подошла к ложу королевы, подняла прядь ее волос и недрогнувшей рукой отхватила ее одним движением.
— Чик, — щелкнули ножницы, открываясь и закрываясь над белокурой головой королевы.
Лилиан взяла ножницы из рук Мии и отрезала еще одну прядь волос королевы Оонаг.
— Чик.
Затем настала очередь Дианкехта, и тот срезал еще одну прядь.
— Чик.
Следующей была очередь Пурпурной феи, та едва держала ножницы из-за своих крохотных размеров.
— Чик.
Последней была девочка с большими глазами и вздернутым носом.
— Чик.
Заговорщики передавали ножницы из рук в руки, и те работали легко, споро и умело.
Когда пол спальни был буквально усеян волосами, Пурпурной фее вдруг пришла в голову какая-то мысль, и ножницы попросили подождать.
Фея приблизилась к ложу Патрика с выражением лица обманутой возлюбленной и произнесла заклинание:
— «Ешь, как поросенок, храпи, как поросенок, веди себя, как подобает поросенку!»
Патрик зашевелился во сне и заворчал.
Его лицо стало розовым, у него выросли уши и пятачок, безбородое лицо превратилось в рыло и удлинилось, он стал жирнее, смешно уткнувшись в подушку. Теперь у него была голова настоящей свиньи!
Антавиана начала хохотать, точно сумасшедшая, но остальные заставили ее умолкнуть.
Лилиан подумала, что чары сработали очень удачно. Юный Патрик не имел совести, не умел хранить верность и обещания, ел с руки хозяина, кем бы тот ни был, но вполне мог и укусить его. Словом, он был настоящей свиньей!
Горничная Миа спрятала заговорщиков за гобеленом, попросила вести себя тихо и осторожно, затем безо всяких церемоний начала тормошить королеву Оонаг:
