ложью.
— Но я не хочу покупать на улице, — сказал Харри. — В твоей нычке есть «скрипка»?
Олег на какое-то мгновение засомневался.
— Ты же рылся в моей нычке.
Харри опять вспомнил, что утверждение, будто для героинового наркомана нет ничего святого, совершенно неверно. Место нычки было святым.
— Давай, Олег. Ты не станешь хранить дурь там, куда имеет доступ другой наркоман. Где твоя другая нычка, резервный склад?
— У меня только одна.
— Я ничего у тебя не украду.
— У меня нет другой нычки, я же сказал!
Харри слышал, что он врет, но это было не важно. Возможно, это означало только то, что во второй нычке нет «скрипки».
— Я вернусь завтра, — сказал Харри, поднялся, постучал в двери и стал ждать.
Но никто не пришел. В конце концов он повернул ручку двери. Она открылась. Да уж, не похоже на изолятор строгого режима.
В коридоре было пусто, так же пусто было в общем зале, где, как автоматически отметил Харри, закуски и хлеб по-прежнему лежали на столе, а вот хлебный нож исчез. Он прошел дальше к двери, ведущей из этой части изолятора в галерею, и, к своему удивлению, обнаружил, что она тоже отперта.
Только при приближении к приемной он наткнулся на запертые двери. Он упомянул об открытых дверях надзирательнице за стеклянным окном, и она, подняв бровь, посмотрела на мониторы над собой.
— В любом случае дальше, чем до этого места, никто не дойдет.
— Кроме меня, надеюсь.
— А?
— Нет, ничего.
Харри прошел по парку метров сто в сторону Грёнланнслейрет, когда все встало на свои места. Пустые помещения, открытые двери, хлебный нож. Он резко остановился. Сердце его забилось с такой скоростью, что его начало мутить. Он услышал пение птицы. Почувствовал запах травы. А потом развернулся и побежал обратно в изолятор. Он ощущал, как во рту пересохло от страха и адреналина, который сердце выбрасывало в кровь.
«Скрипка» упала на Осло, как хренов астероид. Олег объяснил мне разницу между метеоритом и метеороидом и всякой другой хренью, которая в любой момент может свалиться нам на голову, и это был астероид, огромная штуковина, способная сравнять землю с… Блин, ну ты понимаешь, о чем я, папа, не смейся. Мы стояли и торговали дозами ноль-десять, целый грамм и еще пять граммов следом, с утра до вечера. Центр стоял на ушах. И тогда мы подняли цену. А очереди стали еще длиннее. И тогда мы подняли цену. А очереди были такими же длинными. И тогда мы подняли цену. И вот тогда начался ад.
Банда косовских албанцев ограбила нашу команду неподалеку от Биржи. В команде было два брата-эстонца, работавших без разведчика, а косовские албанцы пользовались битами и кастетами. Они забрали деньги и товар, переломав эстонцам ноги. Через два дня вечером на улице Принсенс-гате, ровно за десять минут до того, как за дневной выручкой должны были приехать Андрей с Петром, на наших напала банда вьетнамцев. Они заманили человека с товаром на задний двор так, что ни человек с деньгами, ни разведчик этого не заметили. В общем, творилось всякое, и возникал вопрос «что дальше?».
Ответ на этот вопрос прозвучал через два дня.
Жители Осло, рано утром спешившие на работу, успели до приезда копов увидеть, как подвешенный за ноги косоглазый болтается под мостом Саннербруа. Он был одет как сумасшедший, в смирительную рубашку, во рту у него торчал кляп. Веревка, обвязанная вокруг лодыжек, была такой длины, чтобы он не мог держать голову над поверхностью воды. Во всяком случае, на протяжении длительного времени, ведь мышцы живота не могут долго выдерживать напряжение. В тот же вечер Андрей дал нам с Олегом пушку. Русскую, потому что Андрей доверял только всему русскому. Он курил черные русские сигареты, звонил по русскому мобильному телефону (я не шучу, папа; «Грессо», дорогой аппарат класса люкс, сделанный из африканского черного дерева, но водонепроницаемый; в отключенном состоянии он не подает сигнала, поэтому копы не могут его отследить) и верил только в русские пистолеты. Андрей объяснил, что пушка называется «одесса», это дешевая версия «стечкина», как будто кто-то из нас знал, что это такое. Так или иначе, особенностью «одессы» было то, что из нее можно было стрелять очередями. В магазине имелось двадцать патронов «малаков» девять на восемнадцать миллиметров. Такими же патронами пользовались Андрей с Петром и некоторые другие дилеры. Нам выдали коробку патронов на всех, Андрей показал, как заряжать, ставить на предохранитель и производить выстрел из этого странного бесформенного пистолета, и сказал, что мы должны крепко держать его в руках и целиться немного ниже того места, куда хотим попасть. И что попасть мы хотим не в башку, а в любое место в верхней части туловища. Если повернуть маленький переключатель сбоку в положение С, пистолет будет стрелять очередями и слабого нажатия на курок будет достаточно, чтобы произвести три-четыре выстрела. Но Андрей заверил нас в том, что в девяти из десяти случаев можно добиться многого, всего лишь показав пистолет. После его ухода Олег сказал, что пушка похожа на обложку какого-то альбома группы «Foo Fighters», и что он, черт возьми, не собирается ни в кого стрелять, и что нам надо выбросить пистолет в мусорный бак. И я сказал, что могу взять пушку.
Газеты с ума посходили. Они орали о бандитской войне и крови на улицах, как будто мы живем в хреновом Лос-Анджелесе. Политики из партии, не представленной в городском совете, вопили о неправильной политике в отношении борьбы с преступностью, неправильной политике в отношении наркотиков, неправильном председателе городского совета, неправильных членах городского совета. Сам город неправильный, считал один псих из Партии центра, сказав, что Осло надо стереть с карты, потому что он позорит отечество. Больше всех досталось начальнику Полицейского управления, но говно, как известно, течет вниз, и после того, как один сомалиец среди бела дня на Плате застрелил в упор двух своих соотечественников и полиция никого не арестовала, начальник Оргкрима подал прошение об отставке. Член городского совета, отвечающая за социальную политику, которая также была председателем полицейского совета, заявила, что ответственность за преступность, наркотики и полицию лежит прежде всего на государстве, но она считает своим долгом позаботиться о том, чтобы жители Осло могли спокойно ходить по улицам. В газете была ее фотография. А позади нее стояла ее секретарь. Моя старая знакомая. Сексапильная мамаша, которая не была мамашей. На снимке она казалась серьезной и очень деловой. Я же видел только возбужденную женщину в брюках для верховой езды, спущенных до колен.
Однажды вечером Андрей приехал рано, сказал, что наш рабочий день окончен и что я поеду с ним в Блиндерн.
Когда он проехал мимо участка старикана, мне в голову стали лезть ужасно неприятные мысли. Но к счастью, Андрей свернул на соседний участок, к другому дому, который, как я знал со слов старикана, тоже принадлежал ему. Андрей проводил меня в дом. Внутри не было так пусто, как казалось снаружи. За стенами с облупившейся краской и потрескавшимися оконными стеклами было тепло, стояла мебель. Старикан сидел в комнате, где книжные полки занимали все пространство от пола до потолка, а из здоровенных напольных динамиков лилась музыка, похожая на классическую. Я сел на единственный свободный стул, а Андрей ушел, закрыв за собой дверь.
— Я хотел попросить тебя, Густо, сделать кое-что для меня, — сказал старикан, положив ладонь мне на колено.
Я украдкой бросил взгляд на закрытую дверь.
