вещь.
И вся эта парфюмерия на голову свалилась, включая из Франции, о чём мечталось со школы ещё, как только географичка та наглая, в 48-м году мной уволенная, про неё рассказала, про климат, и что лучшие запахи делает она в мире, не сравнимые ни с какими любыми другими благовониями всех растений, народов и стран.
Убедилась теперь, так и есть на деле. Стала менять их через день на третий, потому что первого дня хватало вперёд на оба последующих: и по бездне основного запаха, и по силе остаточных ощущений на другие сутки. А платья по росту пришлись впору, но по талии и стройности отдала подгонять.
Сделали.
Лео ахнул, у него даже немного намочились глаза. Наверно, Верочку снова вообразил на моём месте. В тот день, кажется, и были у нас с ним последние по сегодня близкие отношения между женщиной и мужчиной. Вероятно, его так не на шутку возбудил мой новый вид, что всколыхнул прежнюю силу и желание иметь Верочку как меня. То есть нет — меня как Верочку его покойную.
Говорю:
— С кем тебе было в постели приятней, только честно?
Он:
— Такие вопросы не задают, Шуранька, это моё глубоко личное, даже от тебя. Веранька была мне не просто жена, она была судьба моей жизни, мы с ней прошли большой путь от самого низа до самой вершины, и ни разу за всё это время я не позволил себе влюбиться ни в одну другую женщину. Отдельные эпизоды бывали, не скрою, но это никогда не касалось ни моей души, ни факта предательства, а только фрагментарной измены в части мужского естества, да и то под действием разовой и бесследной случайности. Да и нельзя нам, было и есть, — не та, видишь ли, у нас работа, у карьерных дипломатов.
Я:
— А нерасписанным жить вам не запрещают?
Он:
— Не приветствуют просто, но лучше никому и не знать, во избежание.
Я:
— Во избежание от меня, когда надоем?
Он:
— Не говори глупостей, милая, ты же сама всё ещё замужем, так что не нагнетай, пожалуйста. Разве нам с тобой вместе плохо?
Я:
— У меня как-никак трое детей, Лео, а муж мой только на бумаге. Тем не менее поклонников даже с этим прибавком у меня на кафедре пруд пруди, однако моё пристрастие принадлежит только тебе. Пока.
Вижу, помаленьку вгоняю его в ступор, напрягаю словами своими про ухажёрские пруды. Задёргался. И реагирует.
Он:
— Дело не во мне, Шуранька, ещё раз повторюсь, а лишь в тебе самой. Как только станешь свободной по документам, милости прошу, распишемся на законном основании. Я уже больше ничего себе для жизни искать не намерен, ты моя вторая судьба, иначе не подвернулась бы твоя нога в луже той перед моим домом.
Нет, ты поняла? Слабый нажим всего и легчайшая провокация без ущерба для совести. Я это для себя отметила, и только после этого занялась книжкой, которую не открывала до поры до времени. Про тебя, которую ты написала, с главными статьями и положениями про самое важное в твоей жизни.
Надо сказать, удивила ты меня, бабушка, немало.
Но сначала самое наипервостепенное!
Наконец, я тебя увидала воочию, Шуринька! Всё не случалось мне с лицом твоим познакомиться. А тут портрет в пол-листа с бюстом по пояс, так что можно рассмотреть все малейшие детали нашей схожести. Знаешь, я нашла, и немало. Смотри сама.
Во-первых, похожие бусы, несмотря что перешли ко мне от Верочки, и это не может быть случайным фактором нашей родственности, потому что Паша говорил, когда жили с ним, что даже волос с человека не падает без влияния на него судьбы и предначертанности.
Потом брови вразлёт, как луки.
И губы похоже сжимаю, как ты.
И весь остальной облик вообще в принципе по образу и подобию общей гармонии.
Не разочаровала, в общем, а только ещё больше усилила.
Теперь об удивлении.
Лео говорил, почитай насчёт лёгкости в отношениях. Я пробежалась по тебе и нашла разное, столкнулась даже с заметными глазу противоречиями.
Смотри.
С одной стороны, пишешь, что половой подбор должен строиться по линии классовой целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально-полового завоевания. И ещё ты, оказывается, призывала революционных матросов не только к борьбе, но и к свободной любви, верно?
И что женщина не должна скрывать своей сексуальности?
И что удовлетворить свои сексуальные потребности так же легко, как выпить стакан воды?
И не ревновать, а шуровать самой, как ей вздумается, как ей подсказывает её внутренний зов, откинув сказочку про мораль и всё такое?
Тогда получается, прав Леонтий Петрович про тебя и про весь наш род?
А с другой — ты там же настаиваешь, в своих двенадцати заповедях про крылатого эроса, что надо поменьше полового разнообразия, что любовь должна быть моноадриатической, когда одна жена одному мужу только достаётся, и привет, и что половая связь есть всего лишь конечное завершение глубокой и всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви.
Все остальные — извращенцы.
Вот так, и никак по-другому!
Так что же напрашивается на ум в результате твоего изыскания?
Свобода отношений и действий или привязанность к объекту?
Или всё это были твои революционные шутки, потому как родилась ты 1 апреля?
Знаешь, Шуринька, я после первого раза на всякий пожарный пробежалась по тебе во второй, но к единому и удобоваримому для себя заключению так и не пришла. Может, я недостаточно пожила ещё против твоего несравненного опыта любви и борьбы, допускаю такое, но и ясности побольше тоже хотелось бы, лично для меня, потому что я должна правильно и без досадных оплошностей обозначать свою позицию перед Леонтий Петровичем и безошибочно реагировать на его слова. Всё идёт к тому, что он готов перейти к новому этапу нашей с ним половой связи, хотя и спим с ним уже просто так, без ничего, но ведь именно таким словосочетанием ты называешь отношения между двумя постоянными сожителями гражданского брака.
А про этап этот явственно следует из его последнего изречения. На что и нацелюсь теперь, потому что отдаю сейчас Леонтию лучшие свои годы, и дала ему обет ради жизни своей с ним передать нашего сына на воспитание Паше, хотя и люблю его, Мишу, и хожу туда всё время.
Такая у меня на сегодня вытанцовывается жизненная дисгармония.
На этих словах я говорю тебе, до скорого моего к тебе письма, Шуринька, как и посылаю своё объятье навстречу твоему объятью, где бы они ни пересеклись между собой.
Твоя неизменная почитательница книг и трудов о любви и свободе нрава,
