Но Мэри приблизилась к сестре и, взяв ее за руку, сказала:
–?Нет, прежде мы должны поговорить с тобой, Элеонора, я тебя так не отпущу.
Я посмотрел на Элеонору и, убедившись, что я здесь лишний, быстро вышел из комнаты. В продолжение десяти минут я ходил взад-вперед по гостиной, погруженный в глубокие раздумья. В этом доме крылась какая-то тайна. Но какая? Что было причиной натянутости в отношениях между кузинами, которые выросли вместе и должны были любить друг друга?
Вдруг я услышал, как в другой комнате открылась дверь и раздался голос Мэри:
–?После того, что произошло сейчас между нами, мы не можем больше оставаться обе под одной кровлей: одна из нас должна покинуть этот дом.
Раскрасневшись от волнения, она вышла в коридор и сделала несколько шагов по направлению ко мне, но, когда она увидела меня, весь ее гнев, казалось, исчез, — девушка вдруг залилась слезами и бросилась вниз по лестнице. Не успел я опомниться от впечатления, произведенного на меня странным поведением Мэри, как в комнату вошла ее кузина. Она, по-видимому, совершенно успокоилась, только выглядела очень утомленной и была бледна.
Я заметил, что после нашего недавнего разговора, когда Элеонора убедилась, что нашелся человек, верящий в нее, она точно воспрянула духом и приготовилась к бою, намереваясь стойко выносить удары судьбы.
–?Объясните мне, что происходит, — сказала она. — У меня сложилось впечатление, что я не до конца понимаю, в каком положении оказалась.
Я очень обрадовался этой просьбе и начал подробно излагать дело, особо останавливаясь на тех пунктах, которые казались совершенно ясными Элеоноре, но вызывали недоверие у окружающих. Я объяснил, как тяжело должно было отразиться на ее участи решение молчать относительно некоторых подробностей, я умолял девушку посвятить хотя бы меня в то, чего она не хотела сказать другим.
–?А я полагала, что вы удовольствуетесь тем, что я уже сообщила, — проговорила она медленно.
–?Да, я верю вам, но хочу, чтобы и другие также смогли поверить, — сказал я.
–?Боюсь, что это невозможно, — ответила она грустно, — мое имя запятнано навеки.
–?И вы скорее согласны примириться с этим, чем сказать в свою защиту хоть слово?
–?Я полагаю, что лишь одно слово с моей стороны едва ли поможет делу.
Я невольно отвернулся; в этот момент мне вспомнился Фоббс, устроивший свой наблюдательный пункт у окна в доме напротив.
–?Если дела мои настолько плохи, как вы говорите, — продолжала она, — то мистер Грайс вряд ли поверит моим словам.
–?Я знаю, что Грайсу чрезвычайно важно знать, каким образом этот ключ очутился у вас, — тогда только он сможет наконец напасть на верный след.
Элеонора ничего не ответила, и у меня опять стало тяжело на душе.
–?Вы должны были дать ему объяснение по этому поводу, — продолжал я, — даже если опасались нанести этим вред той особе, которую хотите защитить от подозрения.
Девушка встала, и яркая краска залила ее щеки.
–?Я никогда не скажу, как этот ключ попал ко мне, что бы ни случилось. Если даже все, кто меня любит, станут просить меня об этом на коленях, я ничего не скажу.
С этими словами она вновь опустилась на свое место.
–?Мисс Левенворт, — проговорил я, — конечно, ваше решение ценой собственной репутации купить покой другой особы очень благородно, но ваши друзья и каждый, кому дороги правда и справедливость, откажутся принять от вас подобную жертву. Если вы и не согласны что-либо сообщить нам, мы все же будем вести расследование, пусть даже и без вашей помощи. Тот факт, что вы приемная дочь лучшего друга мистера Виллея, сам по себе заставил бы меня приложить все старания, чтобы смыть пятно с вашего имени. Но после той сцены в комнате покойного, свидетелем которой стал, я не достоин был бы называться порядочным человеком, если бы не заступился за вашу честь.
–?Что вы хотите сделать? — спросила она после долгой, мучительной паузы.
–?Я хочу снять с вас подозрение, отыскав истинного преступника и предав его в руки правосудия.
–?Боюсь, что вам это не удастся, ведь в данном случае нам приходится иметь дело с убийцей, которого никто не знает.
–?Кто-то знает его, — сказал я с ударением.
–?Кто?
–?Джен, бежавшая из дома, скорее всего, посвящена в эту тайну. Когда мы найдем ее, она наверняка сможет указать нам убийцу.
–?С вашей стороны это всего лишь предположение, — ответила Элеонора, однако, несмотря на это, я заметил, что пущенная мной стрела попала в цель.
–?Нет, эта девушка не сможет мне помочь, — грустно добавила мисс Левенворт.
–?Неужели нет никого и ничего, что могло бы вам помочь? — спросил я.
Она молча отвернулась.
–?Послушайте, — продолжил я, — у вас нет ни брата, ни матери, которые могли бы принять в вас участие и помочь словом и делом. Позвольте же мне хотя бы отчасти заменить их и ответьте только на один вопрос.
–?Что вы хотите знать?
–?Действительно ли вы взяли со стола бумагу?
Она молчала, казалось, обдумывая ответ. Наконец, повернувшись ко мне, сказала:
–?Я отвечу, мистер Рэймонд, но только вам одному: да, я взяла эту бумагу.
–?Я не спрашиваю о ее содержании, — проговорил я, — но ответьте еще на один вопрос: эта бумага еще существует?
Она посмотрела мне в лицо и сказала:
–?Нет.
Я с трудом скрыл свое разочарование.
–?Мисс Левенворт, быть может, с моей стороны жестоко докучать вам, но опасность, грозящая вам, настолько велика, что я осмелюсь задать вам еще один вопрос. Не скажете ли, какого рода шум вы слышали, сидя в своей комнате, в промежуток времени между уходом мистера Харвелла и тем моментом, как кто-то запер дверь в библиотеку?
Я, по-видимому, зашел слишком далеко в своем усердии: мне это тотчас дали понять.
–?Мистер Рэймонд, чтобы показать, как я ценю ваше участие к моей персоне, я ответила вам на несколько вопросов. Удовольствуйтесь этим, и закончим разговор.
Глава XIV
Грайс у себя дома
Теперь я уже не сомневался, что существует какая-то особа, ради которой мисс Элеонора готова пожертвовать собой и которая очень ей дорога. Только сильная любовь или чувство долга могли заставить ее принести подобную жертву. И мне невольно приходил на ум, как я ни возмущался этим в душе, секретарь, на странное поведение которого я с первой минуты обратил внимание.
Я не могу сказать, чтобы мисс Элеонора или он сам дали какой-нибудь повод к подобному предположению. Но если допустить, что в дело вмешалась любовь, то все должно было предстать в совершенно другом свете. Секретарь Харвелл был, конечно, величиной, не заслуживающей внимания, но Джеймс Харвелл, воспламененный любовью к такой прелестной девушке, как Элеонора, — это было нечто совсем иное. И, похоже, я имел все основания отнести его к числу подозрительных лиц.
Но между подозрением и уверенностью огромная пропасть. Подозревать Харвелла или найти доказательство его виновности — две совершенно разные вещи. Подобная задача пугала меня, тем более я был не вполне уверен в том, что мое недоверие к нему не есть своего рода порождение ревности. Если бы я
