— Меня взяли на работу в фирму «Горчаков и партнеры».
— А раньше вы где работали?
— В архиве.
— А где учились?
— На историческом. И дополнительная специальность — право.
— Думаю, без троек.
Катя кивнула.
— И научные работы есть?
— Я только готовлю кандидатскую диссертацию.
— По какой теме?
— «Дореволюционное правосудие».
— Действительно, история и право. Катенька, — Горчакова перешла с экзаменационного на интимный тон, — я знаю, что Алексей — не подарок, конечно. Но вы за ним присмотрите, ладно? Эти пигалицы, которые вечно крутятся вокруг него. Им так катастрофически не хватает образования. Я бы их всех собрала и отправила хотя бы на курсы кройки и шитья. Боюсь, ничего другого они и не осилят…
Она это серьезно? Алексей Горчаков — не подарок? Кто же тогда подарок? Сосед Генка, который сегодня с утра уже поддатый и матерится? Или последний завидный жених, с которым Катю Надя пыталась познакомить? Это был учитель географии в их школе, который сразу же Кате заявил: «Девушка, вы губы не раскатывайте, за границу я вас не повезу. Будем изучать мир по учебникам, у меня их много…»
— Вы знаете, кто Алексея с пути истинного сбивает? — продолжала заботливая бабушка.
— Пушкин. Кто же еще! — ответил за Катю Горчаков.
Она и не заметила, как «не подарок» вернулся в гостиную. И слышал их разговор?
— Знаете, что он написал князю Горчакову? — усмехнулся Алексей и процитировал:
С классиком не поспоришь даже ты, Елизавета Алексеевна…
— Вакх и Амур — это пьянки и девочки, — перевела продвинутая бабушка.
— Вакх и Амур — это боги, — возразил внук. — Кто же откажется от такой компании? Пойдемте в сад, гости уже собрались…
Это был чудесный летний вечер. Пахло цветущей липой. Сумерки спускались под джазовый аккомпанемент. Известный саксофонист играл на лужайке перед особняком. Много шампанского, легкие закуски. Катя опять стояла в сторонке. Но почему-то чувствовала себя как дома. Даже комары не кусали, видимо приняв за свою.
Публика собралась разная. Были и визгливые девицы из «ГоряЧего», и мужчины интеллигентного вида, вероятно только что вернувшиеся с громких судебных процессов.
— И ты тут? — хмыкнула Светик, подходя к Кате под руку с пожилым пузатым мужчиной, видимо Петей. — Как тебе мое платье? Петр сказал, что в нем я супер!
— Даже лучше! — кивнул ее спутник. — Это вам не «Ту», это «боинг».
— «Боингу» нужна дозаправка. Милый, принеси-ка нам шампанского, — распорядилась Светик. — Видела?! Владелец авиакомпании готов быть при мне стюардессой и разносить напитки. Учись, подруга! А ведь при Горчакове роль стюардессы отводилась мне. И зачем я только время теряла?
Ого, вместо гламурного Алекса — официальный Горчаков? Что это? Временное охлаждение? Или разрыв? Хотя какая разница Кате? Это пусть зайки устраивают аукцион, кому достанется такая морковка. С джипом, фирмой и роскошной усадьбой.
— Правда, в постели, конечно, Петру до Горчакова далеко, — вынуждена была признать Светик. — Но можно ведь делить миллионы с одним, а постель с другим. Ты как считаешь, Кэт?
— Я?! — растерялась Катя.
Начала уже краснеть, но передумала. Чего ей стыдиться? Это ведь не она рассуждает об отношениях с мужчиной как об арифметическом действии. Вот вам и обыденность легальной любви.
— Ах да. Ты делишь только столбиком, — насмешливо бросила по ее поводу Светик. — Многое теряешь…
— Здравствуй, красавица! — Незнакомый седовласый мужчина одной рукой поддерживал свою даму, а второй похлопал Светика пониже спины.
Но вместо пощечин от обеих женщин получил улыбки.
— Здравствуйте, Сергей Михайлович, Алла Станиславовна! — оживилась Светик. — Давно не виделись. Как ваша поездка в Ниццу?
— В Ницце плохо не бывает, — отозвалась дама.
Иначе ее не назовешь. Столько достоинства было в ее облике и манере держаться. Хотя ее спутник смотрел на Светика с таким же восхищением, как космонавт на Землю, Алла Станиславовна и бровью не повела.
— Дай я тебя поцелую, Светик, — потянулся к ней Сергей Михайлович. — Да не в губки, чтобы Лешка не ревновал. В шейку, там мягче…
— Он меня не ревнует, — хмыкнула Светик. — Дождешься от него…
— Дорогая, что там случилось с Олежиком? Я слышала о каких-то неприятностях. — В голосе Аллы Станиславовны была тревога, а не игривость. — Неужели он правда в тюрьме?
— Не неприятности, а неприятность. — Светик выразительно посмотрела на Катю. — Очень неприятная такая неприятность. Пойдемте, я вам расскажу подробности.
Олежик — это, видимо, Олег Черкасский. Похоже, его тут не только знают, но и любят. Отлично! Кате предстоит провести выходные с друзьями маньяка. Может, для этого ее и позвали?
Чтобы наброситься всей тусовкой и заставить ее проглотить протокол допроса за своей подписью, который стоил ему свободы. Иначе бы он тоже был здесь и пил шампанское…
Дамы отошли, и для Сергея Михайловича словно солнце закатилось. Он сразу поскучнел, отвернулся. Неприятность по имени Катя не вызывала у него желания говорить комплименты и целовать ее куда бы то ни было.
От полярной ночи импозантного мужчину спасло приближение Алексея Горчакова и его заек.
— Здравствуйте, красавицы! — вновь заулыбался он.
— Сергей Михайлович!!! — завизжали Ксюша и Лада, будто попали на концерт «Битлз». — Наконец- то! Вот здорово!
— А мы тут с Ксюшкой поспорили, на Санторине Аристарх Панин свое шестидесятилетие отмечал или на Бали.
— А я Ладе и говорю, он же Сергея Михайловича приглашал. Так что вы должны знать!
— Говорят, там голые танцовщицы вместе с леопардами выступали.
— Подумаешь, мы бы и с тиграми смогли…
Эта парочка так галдела, что у Кати заболела голова.
— Вижу, Катенька, вы уже познакомились с моими родителями? — улыбнулся ей Алексей Горчаков так тепло, что и шумные зайки, и люди, считающие Катю самой неприятной неприятностью, куда-то пропали.
Зато остался летний вечер, приятная музыка и его внимательный взгляд. Конечно, он не раздевал ее глазами, как Светика. Но Алексей смотрел на Катю так, будто у них есть что-то общее. Что-то их связывает и отделяет их двоих от остальных и от суеты на лужайке перед домом. И от его родни тоже. Сергей Михайлович и Алла Станиславовна — это, видимо, родители и есть…
Алексей смотрел на Катю и думал, что она бы не смогла с леопардами и с тиграми бы не смогла. Зато она могла очень мило краснеть. От смущения, а не от возмущения, что он не купил ей что-нибудь от
