Анатолий Папанов. Снимайте шляпу, вытирайте ноги

голосами.

Самые любимые мною передачи — это детские. Рассказы для детей так обаятельны, чисты и непосредственны, так ясны и естественны, что для меня, артиста Театра Сатиры, где все гротесково, обостренно, эти рассказы очень привлекательны. И конечно, люблю записи классических литературных произведений.

Эстраду я тоже очень люблю. Она дает возможность поговорить со зрителем по душам о том, что для тебя важно. Но я, увы, не удовлетворен тем, что делаю на эстраде, в концертах. Мой труд здесь представляется мне днем вчерашним. А было благое начинание, которое почему-то заглохло: в Центральном Доме работников искусств, в Москве, намечалось создать постоянно действующий «Театр несыгранных ролей». Думаю, многие артисты с удовольствием в нем работали бы и осуществляли свои мечты, не реализованные в театре и кино. Маленький театр одного актера — вот чего мне бы хотелось…

А. Ширвиндт: «Он обожал выступления на эстраде. И волновался перед концертами не меньше (если не больше), чем перед спектаклем. А волновался он всегда, не зная и не понимая, что значит холодный ремесленный профессионализм.

Были у нас с ним некие эстрадные тандемы — вечера на двоих: отделение — мое, отделение — его. Точно так же мы выступали и с Андреем Мироновым.

Я неизменно смотрел и слушал, что делает Папанов в своем концертном отделении, и, пожалуй, знаю наизусть весь его репертуар. И как было всего этого не усвоить, если Толя ни в театре, ни на эстраде не играл „вполноги“. Зрители у него быстро набирали температуру кипения. В любом затрапезном клубе, в любом эстрадном сарае он тратил себя как на просмотре театральной общественностью.

Однажды играли мы „левый“ концерт. Сейчас, в пору разгула всякого рода эстрадных кооперативов, многие узнали, что такое „левый“ концерт. „Приезжайте, — говорят, — покажитесь только — и получите деньги, не доходя до кассы!“ — это и есть формула „леваков“. Выступали мы в тот раз в некоем городе П., в большой столовой самообслуживания. Зрители — немногие работники общепита. А за стеклянными стенами — толпа тех, кого они обычно обслуживали. Хотя нам сказали, что будет чуть ли не весь общепит города. Словом, предприимчивые люди сделали себе подарок в виде такого вечера. А мы с Папановым и Мироновым, поочередно, дуэтом и трио выходя из помещения мойки, что-то читали им, играли, шутили. Ситуация нам, естественно, не понравилась, и я сократил свою программу до минимума. То же самое сделал и Андрей. Но Толя, волнуясь, выходил к этой более чем скромной и далеко не праздничной аудитории как на сцену Кремлевского дворца съездов или Центрального концертного зала. Он исполнил всю свою программу с полной отдачей.

Концерт его обычно заканчивался странным четверостишием:

Не знаю, сколько жить еще осталось,
Но уверяю вас, мои друзья,
Усталость можно сохранить на старость —
Любовь на старость отложить нельзя».

Есть, правда, в нынешней эстраде вещи, которые меня совсем не привлекают.

Совершенно не принимаю отснятых эстрадных концертов, которые зарежиссированы до такой степени, что если певец не пройдет по плоскости, по каким-то накатам километра три, то считается, что он не исполнил произведения. И не улавливаешь ни мимики, ни настроя певца, ни его решения этой мелодии, или песни, или эстрадной миниатюры. Очень много всяких вспомогательных аксессуаров.

Я привык все-таки к таким эстрадным концертам, когда выходит мастер и исполняет произведение… Может быть, даже пританцовывает, но не так, понимаете, лихо и не в таком разгоне, как это иногда сейчас делается. И ходят, и прыгают, и нагибаются, а снимают их и через воду, и даже на самолете они летают…

По-моему, к песне надо относиться более серьезно, если, конечно, она этого достойна. Она не требует никаких вспомогательных аксессуаров. Ведь эстрада есть эстрада. Она даже построена так умно, лаконично: небольшие кулисы и подмостки, куда должен выходить мастер. Ничто не должно мешать.

И хотелось бы побольше крупных планов. Меня не интересуют блестки на втором плане. Фейерверки хороши для праздников на свежем воздухе. А тут я хочу видеть исполнителя, его глаза.

Причем хотелось бы расширить репертуар. Это относится в равной степени и к радио. Редко услышишь танцевальную музыку, легкую музыку в исполнении хороших певцов. А ведь этим не брезговали раньше великолепные оперные певцы. И как прекрасно было, когда вальсы пела Обухова…

Не слишком ли мы иногда увлекаемся внешней формой, заумными изысками, эффектными трюками? Поменьше бы бижутерии в искусстве, поменьше блесток — побольше души и сердца.

Мультипликация — дело серьезное

Киновед А. Волков вспоминал, как в самом начале 60-х годов на студии «Союзмультфильм» актер Театра Сатиры Владимир Лепко рассказывал о своем друге и коллеге Анатолии Папанове, хвалил его голос — сказочный, неповторимый, «мультипликационный». Возможно, среди слушателей был и Вячеслав Котеночкин, тогда просто Слава, по студийной кличке Кот, еще, кажется, не думавший о режиссуре. И кто бы мог подумать, что через несколько лет этот мало кому в ту пору известный артист, друг Лепко, заставит заговорить множество самых разнообразных мультипликационных героев, а потом произнесет в первый раз с экрана ставшую знаменитой фразу: «Ну, заяц, погоди!» — положившую начало самому популярному мультсериалу, долгожителю среди анимационных фильмов. Впрочем, о том, что коротенький, в одну часть, фильм выльется в сериал, никто еще и не помышлял…

Мультфильмы — самое доброе искусство. Они — как новогодняя елка, веселые, яркие, полны музыки. Я с радостью их озвучиваю. Правда, в основном хищников, тяжелую лесную артиллерию: волков, медведей — а хотелось бы и голосом какого-нибудь доброго, симпатичного персонажа поговорить… Ну и всякую нечисть озвучиваю тоже. Но, что приятнее, не просто леших и водяных в их неприглядности, а грустных и одиноких, стремящихся преодолеть свое сказочное предназначение. «А мне летать охота», — поет, помните, один такой Водяной.

Я заставил заговорить немало нарисованных героев — у меня даже есть диплом от «Мультфильма» за лучшую актерскую работу 1963 года. Это я сыграл Волка в фильме «Бабушкин козлик».

Мультфильмы требуют и творческого поиска, и мастерства. Допустим, нужно озвучить Чудище гороховое о семи головах. Но каким оно должно быть? Этого не знает никто. Или, к примеру, Водяной. Или Фонарный столб, Бульдозер… А будут они такими, какими я их сделаю. И изобразительное средство тут одно — голос. Работа в мультфильмах многое дает. Однажды я сыграл роль грузовика-самосвала. Мой самосвал плачет в фильме крупными слезами. Очень хорошая и драматическая роль. Я играл и Змея Горыныча, и Обиженного Котенка, и Старую Муху, и Дверную Ручку. Просто кладезь для актера.

На роль Змея Горыныча в первый раз и пригласил Папанова Вячеслав Котеночкин. Ему казалось, что артист очень подходит для этой роли. Но, пообщавшись с Папановым, увидев перед собой доброго и стеснительного человека, засомневался в своей правоте, но не решился отказать Папанову. И вновь удивился в начале работы — так заразительно, много импровизируя и предлагая неожиданные решения, создавал артист образ, очень далекий от его натуры. Стой самой первой работы режиссер уже не представлял себе мультфильмов без участия Папанова. И не только мультфильмов, но и новелл из знаменитого «Фитиля».