гора».
А сейчас, в наши дни, южнее Пээкинея располагаются зоны для осуждённых уголовников. И обычные, и строгого режима. Штук пять, наверное. Может быть, и все шесть. Что характерно, побегов заключённых — за долгие-долгие годы — в тех зонах не зафиксировано. Куда, собственно, бежать? Край Земли, как-никак. Богом забытое место…
Глеб Назаров родился в Курской области, в городке Железноводске. Но потом, когда мальчишке исполнилось восемь лет, его отца — военного лётчика — перевели служить на Чукотку, в Певек. Мол, тамошнему лётному отряду срочно потребовалось усиление.
Надо, значит, надо. Приказ любимой Родины — это вам не портянка заскорузлая, позапрошлогодняя. Собрались по-быстрому и, посидев на дорожку, отправились — с четырьмя посадками для дозаправки топливом — на Край Земли.
Прилетели, вылезли из военно-транспортного самолёта, загрузили чемоданы, баулы и тюки в старенький армейский «Урал», а сами пошли от аэродрома пешком. Так отец Глеба решил, мол: — «Надо слегка осмотреться на местности. Первая заповедь военного человека…».
Вшестером пошли: Глеб, его родители, старший брат Иван, капитан Бокий, встречавший семью Назаровых в аэропорту, и его сын Колька — Глебов одногодок.
Рядом с одинокими воротами аэропорта («одинокими» по причине отсутствия — собственно — забора), стояла потрёпанная северными ветрами скульптура — чукча в компании с северным оленем. У оленя наличествовал, почему-то, только один корявый рог.
Чуть в стороне от странной скульптуры обнаружился и самый настоящий чукча — тоже потрёпанный и непрезентабельный, без оленя, но зато с большой картонной коробкой в руках. В коробке весело и беззаботно копошились лобастые щенки.
Дождавшись, когда взрослые и дети подойдут поближе, чукча жалостливо запричитал:
— Здрасьте, уважаемые! Чайку бы, а? Отработаю чем, или на щенков поменяю: один щенок за половину пачки чая. Может, сговоримся, дядьки? А? Хорошие щенки, злые. Волками вырастут, зуб даю, — картинно щёлкнул ногтем большого пальца по единственному чёрному зубу.
— Обойдёшься, гнида, — Фёдор Бокий невежливо отодвинул чукчу в сторону, после чего пояснил: — Спиртного им, бродягам, совсем не продают, строго запрещено. Так чукчи взяли моду чифирить. У наших зеков, видимо, научились. За пачку чая мать родную готовы придушить. Но лучше — вовсе ничего им не давать. Логика у чукчей чёткая и железобетонная: если кто-то — один раз — чего-то дал, значит, и второй раз дать может… Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если сдуру дашь за щенка полпачки чая, то совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, болезному, мол, не надо больше щенков. Не надо… А он, морда раскосая, думает, что этого конкретного цуцика не надо. Мозги у чукчей так устроены. Назавтра другого, обязательно, притащит. Послезавтра — третьего. И так до полной и окончательной бесконечности. Года полтора, зараза упорная, будет надоедать, никак не меньше. Вы, уж, пожалуйста, учтите на будущее…
Был самый разгар июня месяца, но летом и не пахло. Со стороны Чаунской бухты дул пронизывающий северный ветер, температура окружающего воздуха находилась на уровне плюс одиннадцати-двенадцати градусов.
— Сегодня ещё тепло, — по-приятельски улыбаясь, сообщил Колька Бокий, парнишка упитанный, но очень шустрый. — А, вот, недели две назад заморозки были. Даже снег шёл. Потом, правда, растаял.
Сам городок на Глеба особого впечатления не произвёл: почерневшие бараки, обшарпанные типовые пятиэтажки, разномастные строительные вагончики-бытовки. Обычное дело. В Железноводске было примерно то же самое. Только там деревья росли. Высокие. С листьями. А в Певеке деревьев не было вовсе. Да и с зелёной травой наблюдались трудности. Сплошные чёрные камни, местами поросшие лохматым бурым мхом и жёлто-фиолетовыми узорчатыми лишайниками. А ещё — везде и всюду — валялись пустые огромные бочки из-под солярки и прочего топлива.
— Не расстраивайся, приятель, — на правах местного жителя утешал Колька Бокий. — Это только в городе так мрачно. А мы с тобой как-нибудь сходим в тундру. Там замечательно — зелёная густая травка, всякие цветы, птички чирикают, шмели жужжат, шустрые песцы гоняются за жирными леммингами. Красота неземная, одним словом… Скоро пойдут грибы. Тут их много — подосиновики, подберёзовики, моховики, козлята, сыроежки. А осенью уговорим старших, чтобы они взяли нас с собой на охоту за серыми гусями. Здесь и уток много, но на них, как правило, не охотятся, брезгуют. Утиное мясо, оно тёмное и пахнет противной болотной тиной. В лебедей же не стреляют из жалости — больно, уж, они красивые… А рыбу ты умеешь ловить? На удочку, на спиннинг, на кораблик? Не пробовал ещё? Не страшно, научим. Как любит говорить мой папа: — «Не Боги горшки обжигали…». В здешних тундровых ручьях водится форель, щука, голец, палия и хариус. А в реки из моря заходит нереститься всякая красная рыба — нельма, горбуша, кета… Ещё можно сходить в порт. Там классно. Большие корабли стоят у причалов. Краны здоровенные крутятся туда-сюда. Морем пахнет…
Семья Назаровых успешно заселилась в офицерское общежитие. Разобрали вещи, умылись с дороги, получили постельное бельё, организовали — на скорую руку — скромный праздничный стол. Позвали соседей-сослуживцев и на славу отметили новоселье.
Взрослые засиделись за полночь.
— Пусть Глебчик идёт спать к нам, — предложил компанейский Фёдор Бокий. — Лягут с Николаем «валетом», и все дела.
Но Глебу спать совершенно не хотелось, видимо, сказывалась разница в часовых поясах.
Было два часа ночи, он стоял на общественной кухне возле окна и смотрел на гряду покатых сизо- хмурых сопок. Ярко-малиновое солнышко, ласково подмигивая, готовилось спрятаться за гору Пээкиней.
Подошла мать и встала у него за спиной.
— Мама, сейчас, ведь, ночь? — спросил Глеб.
— Ночь.
— А почему за окошком так светло?
— Летом здесь царствует Белая ночь, сынок… Ага, сейчас. Смотри очень внимательно.
Солнце плавно — на три четверти диаметра — скрылось за склоном Пээкинея. Потом, словно бы задумавшись о чём-то важном, замерло. А примерно через минуту, словно приняв некое судьбоносное решение, двинулось вверх.
— Закат — неведомым образом — преобразовался в рассвет, — зачарованно прошептал Глеб. — Очень красиво и необычно…
Что было потом? Да, в принципе, ничего особенного и экстраординарного. Обычная мальчишеская жизнь, без каких-либо изысков и приключений. Школа, на каникулах и в выходные дни походы с отцом и братом Иваном в тундру. Иногда им составляли компанию отец и сын Бокии. Рыбалка, охота, сбор грибов и ягод, ночёвки у дымных походных костров. Тундра, она очень красивая, живая, и добрая. В том плане, что живой и доброй тундра бывает поздней весной, летом и ранней осенью. А всё остальное время она снежная, морозная, суровая и мёртвая…
Иногда они с Колькой ходили на экскурсии в порт. Глазели на океанские пароходы, танкеры и сухогрузы. Приставали с расспросами к загадочным и неразговорчивым морякам. Подбирали выпавшие при разгрузке помидоры, яблоки, бананы и сливы.
Были ли в Певеке другие — кроме тундры и морского порта — достопримечательности? Конечно, целых две. Во-первых, шикарнейшая городская библиотека. А, во-вторых, небольшой пивной заводик, производивший совершенно потрясающее пиво — чёрное, крепкое, ароматное. С его вкусом ребята, естественно, познакомились не сразу, только в выпускном классе средней школы. Пиво, кстати, называлось — «негл». Откуда взялось такое необычное и странное названье? Никто этого не знал, даже убелённые сединами певекские старожилы — на данный вопрос — лишь извинительно пожимали плечами.
Полярными долгими ночами, конечно же, было очень неуютно и тоскливо. Порой даже хотелось — от полного отсутствия ласковых солнечных лучей — выть, подражая худющим полярным волкам, на шустрые всполохи северного сияния.
Учился младший Назаров откровенно плохо, ну, никак у него не ладилось с точными науками. По
