плохо, и мы довольны, что можем кому-то помочь. Сварили бы немного варенья, да сахара не хватает.
Вчера копалась на чердаке и нашла твои старые игрушки. То-то радость Люське. Ты не забыл, нашей Лусине в этом месяце исполняется пять лет. Она любит показывать твою фотографию соседским ребятишкам, ту, где ты в форме, при этом важно поясняет: „Мой дядя капитан, у него есть кортик и большой корабль. Он мне его подарит, когда вернется“. Однажды Геворик, сынишка Аревик, не выдержал и сказал: „А ты дашь нам пускать твой корабль в Зангу?“ Вот какие забавные истории у нас случаются. Только это смех сквозь слезы: муж Аревик, Вартан, погиб под Сталинградом. Накануне ему исполнилось двадцать восемь лет».
Вазген читал письмо так, как должно было его читать, видел то, что сквозило между строк. Мать не жаловалась, не писала о своем беспокойстве за него, о бессонных ночах и страшных видениях, какие рисовало ее воображение, ни словом не обмолвилась о том, что она чувствовала, разглядывая его детские игрушки. Когда-то она так же ждала писем с фронта от мужа. Она свято хранила эти письма и часто перечитывала, особенно то, последнее, на котором стояли две круглые печати, на одной было написано: «1-я рота 10-го Кавказского стрелкового полка», другая, почтовая, свидетельствовала о том, что муж писал ей в декабре 1914 года из Карса.
Вазген знал, что она так же бережет его письма и каждый раз мучится страхом, что очередное письмо может оказаться последним.
Он сложил листок с тяжелым сердцем и принялся за чтение милых каракуль сестры. Мама, школьная учительница, писала каллиграфическим почерком, что до Зары, то она никогда не заботилась о том, сможет ли кто-нибудь разобрать ее невообразимые росчерки и загогулины.
Письмо Зары, изящное по содержанию, написанное с юмором, его развеселило и сняло тяжесть с души. Конечно, сестра именно на то и рассчитывала.
Он поцеловал оба листка и положил их в ящик.
— Счастливчик! Сразу два письма получил, — сказал Смуров. — От кого, если не секрет?
— От мамы и от сестры.
Кирилл оживился:
— У тебя есть сестра? А почему я не знал?
— Непростительный пробел в твоей профессиональной деятельности.
— Слушай, а у нее такие же черные глаза, как у тебя?
— Черные и большущие. У меня есть ее фотография. Вот, смотри.
— Вот это да! Просто загляденье! А ты бы отдал ее за русского?
— Что за вопрос? Был бы человек хороший.
— А за меня бы отдал?
— Ага, щас! Приму тебя с распростертыми объятиями и обольюсь слезами умиления. Я еще не сошел с ума!
— Ах вот ты как! Чем же я так плох?
— Да ты злодей, бандит! И женщин бьешь!
— Я исправлюсь. Слово даю!
Вазген не унимался и напомнил Кириллу, что тот пьяница, да и развратник, потому что таскается к Клаве. Смуров возмутился: злостный наговор, он был-то у Клавы всего раз, посмотрел бы на себя, праведник, сам не прочь поволочиться за девушкой, неисправимый дамский угодник, недавно настойчиво предлагал сотруднице ее подвезти.
— Так ты следишь за мной, мошенник?! — вскинулся Вазген.
— Что поделаешь — привычка.
— Провокатор! У меня ничего с ней не было, я лишь оказал девушке любезность!
— Охотно верю. Сначала любезности, потом душещипательные разговоры, а после… Эй-эй! А вот драться некрасиво! Тебе по должности не положено!
В разгар потасовки вошел Алексей. Спорщики смутились и притихли. Кирилл услужливо подставил стул. Вересов выглядел спокойным, тем не менее попросил закурить, хотя давно бросил. Друзья переглянулись, потом с искренним видом заявили, что папирос нет, табака нет и в ближайшее время не предвидится.
Алексей вздохнул и поинтересовался причиной разногласий.
Смутьяны снова обменялись взглядами и, по молчаливому согласию, решились продолжить спектакль.
— Рассуди нас, сделай милость, — попросил Кирилл. — Он считает, что я не гожусь ему в зятья.
— Так, дай сообразить. У тебя есть еще одна сестра?
— Нет, только Зара.
— А-а… Он тебя разыграл, Кирилл. Достаточно взглянуть на его хитрую армянскую физиономию. Зара старше его на два года и давно замужем.
— Леша, ты не мог бы встать со стула? Он мне крайне необходим.
— С какой стати? Мне на нем удобно. Кончайте буянить, черти! Есть у вас хотя бы чем горло промочить?
— Откуда? Мы уже целый месяц капли в рот не берем.
— Ладно, жулики, хоть пожрать у вас что-нибудь найдется?
Вот этого добра сколько угодно, обрадовались офицеры и пошли обедать в столовую, пообещав организовать для Алексея царский стол. С продуктами стало намного лучше, немцам теперь было не до Ладоги, земля у них горела под пятками, как выразился Вазген, наметился перелом в войне в ходе боев под Курском. Алексей оживился, он в последнее время выпал из жизни, новости с фронтов проскакивали мимо его омраченного горем сознания, теперь же можно было обсудить последние события с друзьями.
Глава 14
Бои на озере не стихали. Вражеские корабли совершали вылазки, пытались осуществлять перевозки для поддержки своих частей, укрепившихся к северу от Валаамского архипелага, вдоль восточного побережья, на островах Сало и Гач, на части западного побережья и на островах Коневец и Верккосари.
«Морские охотники» не дремали и как ястребы кидались в погоню. Катера ходили в разведку, совершали набеги на базы противника и вступали в бой с фашистскими кораблями. Канонерские лодки поддерживали артиллерийским огнем приозерные фланги сухопутных войск. Тральщики «утюжили» водное пространство, при этом несли ощутимые потери в личном составе и кораблях. Немецкая авиация совершала штурмовые налеты на катера и корабли, занятые оперативными воинскими перевозками, которые продолжались вплоть до ноября. Гидрографы были заняты тем, что обеспечивали проход по забитым илом и топляками протокам Волхова тендеров с продовольствием и боеприпасами для снабжения 4-й армии на восточном берегу. Флотилия готовилась к боевым действиям по освобождению от оккупантов всего бассейна Ладожского озера.
Настал день, которого все ждали с надеждой и нетерпением. В январе 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов совместно с моряками Балтийского флота полностью освободили Ленинград от блокады.
27 января в Ленинграде гремел салют. Грянули праздничные залпы с кораблей Ладожской военной флотилии.
Это была большая победа, но до конца войны было еще далеко. По всей стране шли кровопролитные бои, а на Ладоге острова и большая часть побережья все еще были заняты неприятелем.
Настю ждало еще одно радостное событие: к ней приехал отец Иван Федорович. Он служил в порту Гостинополье, и Насте за все военное время довелось увидеться с ним лишь однажды, осенью 1941 года. Мать и сестры были в эвакуации, Настя с ними переписывалась и знала, что все живы.
Отец заметно постарел, его льняные волосы поседели и оттого стали серыми; он похудел и сгорбился, тем не менее в кряжистой фигуре его сохранилось ощущение силы, разговор был нетороплив и
