— Это я знаю.
— Вы… откуда? Как вы узнали?
— Зачем ты звонишь, Дэвид?
Уорнер качнулся вперед, упираясь лбом в шершавую каменную стену над телефоном. Он произнес фразу, которую не произносил ни разу за всю жизнь.
— Мне… нужна помощь.
Он изложил ситуацию. Рассказал о своих ранениях. Объяснил, почему не может вернуться домой. Хотя и подозревал, что совершает ошибку, но упомянул о больших суммах, какие вносит ежегодно.
Человек на другом конце провода рассказал ему, что делать. Дал телефонный номер, велел позвонить по нему и сообщить, где именно находится, а потом ждать, не попадаясь никому на глаза.
Уорнер принялся благодарить, но понял, что трубку уже повесили. Он набрал бесплатный номер, который ему назвали, оставил сообщение, сказав, что будет на пляже перед недостроенным жилым комплексом «Серебристые пальмы». Это место показалось ему ничуть не опаснее других. Ни один курортник его не узнает.
Уорнер повесил трубку на крючок и поплелся на пляж.
Он не знал, который теперь час, но, если дети уже гуляют и ищут ракушки, наверное, идет к девяти. Может, даже больше. Дэвид надеялся, что его уже скоро заберут. Он в самом деле чувствовал себя плохо.
— Я видела ее лицо, — произнес голос.
Голос раздался откуда-то сзади, футах в шести-восьми по склону песчаного холма. Он узнал этот голос. Но не повернулся. Нет смысла оборачиваться, чтобы посмотреть на покойника.
— Видела ее лицо каждую ночь, ложась в постель. Я видела, каким оно стало, когда она поняла, насколько ты пьян.
Уорнер уронил голову и ответил, обращаясь к песку между коленями:
— Она была девка, которая шляется по барам. Потаскуха. Ей и раньше доводилось видеть пьяных парней.
— Но не таких, как ты. Ты усадил ее на заднее сиденье машины, а я сидела на переднем, чтобы все выглядело безопасно и безобидно. Ты вывез ее из города, съехал с дороги и остановил машину.
— Заткнись, — потребовал Уорнер.
— А я была просто не в состоянии что-либо сделать. Слишком много выпила, слишком много выкурила косяков… Мать твою, Дэвид, ей было всего семнадцать. И тебе тоже. Откуда мне было знать, что случится такое?
— Я и сам не знал.
— Нет, ты знал, еще как знал. Я всегда чувствовала в тебе какой-то ледок, но… мать твою, Дэвид! Ты помнишь, на что походило ее лицо, когда все закончилось? Во что ты превратил его камнем?
Он помнил. Он помнил, как проснулся на следующее утро на пляже, за много миль от тела, спрятанного в заброшенном доме, — он пытался просить о помощи Кейти, но та была слишком испугана, слишком пьяна и слишком много плакала. Дэвид помнил, как ему было плохо, помнил ощущение того жуткого благоговения, какое испытал перед самим собой.
И эрекцию тоже помнил.
Он услышал, как Кейти плачет у него за спиной, здесь, на Лидо. Дэвид слышал ее и на том пляже в Мексике, тем утром, с которого его жизнь переменилась. Несчастная мертвая Кейти, которая была немного похожа на Линн. Кейти, которую он знал с пятилетнего возраста. Та, что, сложись все по-другому, могла бы быть рядом с ним в совершенно иной жизни.
— Я любила тебя, — произнес голос у него за спиной.
— Это я тоже знаю.
Уорнер знал, кто виноват в такой его жизни. Но как обвинять, если это ты сам? На ком отыграться? Нельзя же наказать себя — во всяком случае, больше, чем уже наказан, после того как превратил свою собственную жизнь в бесконечный мрачный карнавал. Поэтому приходится наказывать других. И не всегда намеренно. Иногда ты просто срываешься. Все выходит из-под контроля. Ты только смотришь, что вытворяют твои руки. Словесные угрозы перетекают в приступ ярости, побои приводят к кровавому месиву.
И член твердеет.
Постепенно плач затих. Не потому, что та успокоилась — Кейти теперь никогда не успокоится, — ее как будто медленно оттащили прочь.
Полчаса спустя кто-то похлопал Дэвида по плечу. Сначала он решил, что Кейти вернулась, но потом понял, что прикосновение слишком грубое. Физическое, в материальном мире.
Уорнер поднял голову и увидел, что кто-то стоит над ним, какой-то силуэт с выбеленным солнцем контуром.
— Я пришла, чтобы помочь.
Глава 28
Спустя сорок минут мы вернулись обратно на материк. Когда я снова начал воспринимать окружающую действительность, то понял, что мы направляемся на юг через Тамиами-Трейл, разрастающийся как попало, лишенный индивидуальности городской район в двадцати минутах езды от делового центра. Многочисленные конторы, безликие рестораны, копировальные центры, автосервисы и одноэтажный торговый центр «Де-Сото-сквер». Официантка вела машину уверенно и небрежно, словно это была видеоигра, в которую та играла каждый божий день. И как будто что-то высматривала.
— Куда ты меня везешь?
— Сюда.
Женщина свернула с шоссе на стоянку «Бургер-Кинг» и сразу проехала на свободное место в самом конце, затормозив лишь в последний момент. Заглушив мотор, потерла ладонями лицо. Потерла с такой силой, будто лицо причиняло ей дискомфорт. Я смотрел сквозь лобовое стекло на кирпичную стену.
Когда она покончила с растиранием, то распахнула бардачок и вынула сигареты. Взяла одну и кинула пачку мне на колени.
— Не курю.
— Не курил. Если не начнешь снова, значит, ты сильнее, чем мне кажется.
Я ошеломленно глядел на нее.
— Что, ничего не заметил? — Она закурила и выдохнула первое облачко дыма. — Господи, какой же ты тормоз! Даже женщин за столиком «У Кранка» вчера вечером? Я забыла их отменить. Разумеется, предполагалось, что в это время ты будешь там с женой. Большая выпивка по случаю примирения, которое обречено закончиться полным провалом. И все равно ты притащился именно туда. Даже забавно.
— Кто ты, черт возьми, такая?
— Для тебя — Джейн Доу.
— Что происходит? Что творится?
— А вот это действительно вопрос. Все было продумано. Все линии прочерчены, стенки возведены в нужных местах, чтобы все было под контролем. Но дамба не выдержала, и вода разлилась во всю ширь.
Слова толпились в голове, требуя моего внимания, но, чтобы обратить на них внимание, я должен был отделаться от двойного образа, застывшего перед глазами: глядящее снизу вверх лицо Кассандры. Разум никак не мог уловить смысл увиденного у нее дома и требовал, чтобы та оставалась такой, как была: чистенькой, с бокалом вина в руке, общительной, болтающей о компьютерах или о чем мы там еще болтали, когда у меня в голове запечатлелся этот образ. А потом — бац! — и другая картина опускалась, словно свинцовый занавес. Дверь. Темнота. Кровать, залитая кровью.
Я наконец-то подобрал слово:
— Изменен.
