чехи рассказывали.
— Ерунда, — возразил Ашер, — я готов там переночевать, лишь бы меня в Тель-Авив отпустили. Надоело тут — так ничего интересного и не увидел.
— Ладно, поздно уже, пора по домам, — сказал один из присутствующих.
Зашумели отодвигаемые стулья, все встали и направились к выходу. Я сидела под столом, не зная, что предпринять. Мимо меня проходили ноги — в ботинках и кроссовках, в мокасинах и даже одна пара в средиземноморских сандалиях.
Увидев, что мимо меня проходят ноги в знакомых коричневых высоких ботинках, я вытянула руку и потянула Ашера за брюки.
— Что за черт? — он нагнулся и увидел меня под столом. Я мгновенно зажала ему ладонью рот, чтобы он ненароком не вскрикнул от удивления.
— Ашер, что такое? — спросили его.
— Ничего особенного, — ответил он, вылезая из-под стола. — Вы идите, я, кажется, сотовый уронил.
— Ты там недолго, охрана ждать не будет, — ответили ему.
Ашер подождал, когда все выйдут, и прошептал:
— Вылезай! И что мне с тобой делать? Как ты тут оказалась?
— Зашла через общий с музеем туалет.
— Какой туалет? Ты о чем?
— Идем, покажу.
Зайдя за черный занавес, я потянула его по темному коридору к той двери, откуда недавно вышла. Она оказалась запертой.
— Подожди, я знаю, где ключ, — сказал Ашер и пошарил рукой по притолоке. — Я понял, что это за туалет, просто не знал, что там есть еще одна дверь.
— Кстати, я не уверена, что она не заперта.
— Ладно, пошли.
Войдя, я подергала ручку противоположной двери, но она не открылась.
Издалека послышались крики:
— Ашер, ты где? Долго тебя ждать?
— Я сейчас сломаю дверь, — сказал он, — и вернусь. Нельзя, чтобы они что-то заподозрили.
Но тут дверь открылась сама.
— А я вас жду, пани Валерия. Не надо ломать дверь, — раздался голос пана Добиаша.
Я не успела удивиться, только пробормотала:
— Ашер, жди меня у входа в музей пыток, что в пассаже, — и, войдя в услужливо распахнутую дверь, захлопнула ее перед его носом.
Старичок стоял в коридоре и лукаво улыбался.
— Ну, как прогулка, пани Валерия? Нашли своего заблудшего муженька?
— Да, — кивнула я. — Он будет дожидаться меня в пассаже. А как вы тут оказались?
— Никак, — он пожал плечами. — Я тут живу.
— Как? — поразилась я. — Вот тут? Среди этих пыточных инструментов? Вам не страшно?
— Бояться надо людей, а не инструментов. Всего доброго, пани Валерия, и держите мужа подальше от казино.
— Спасибо, пан Добиаш, вы мне очень помогли.
Ашер уже ждал меня в пассаже.
— Где твои приятели? — спросила я.
— Это не приятели, — нахмурился он, — это работодатели.
— Как Карни для меня?
— Примерно.
— Знаешь что, — я разозлилась, — мы сейчас присядем где-нибудь, и ты мне все расскажешь по- человечески. Я не хочу сидеть на прикупе в преферансе. Ты играешь в преферанс?
— Нет.
— Неважно. Просто там почти всегда все карты наружу. Вот я и хочу, чтобы ты открыл свои карты.
— Хорошо, — кивнул он, — я расскажу. Кстати, вот и погребок.
Погребок назывался «У черта». Перед входом стояла фигура толстого чертяки в натуральную величину с подносом в лапах. Хотя, интересно, какая у чертей натуральная величина? Я не удивилась бы, если бы улицу назвали «На Куличках», но вывески нигде не было. Так я и не узнала, где мы находимся.
Мы заказали по кружке пива и свинину на ребрышках. Нам принесли по кружке «Велкопоповицкого Козла», оказавшегося отменным на вкус.
— Ну… что скажешь, Ашер? Начинай.
— Все не так просто, Валерия. Здесь замешаны такие силы, что моей первой заботой было уберечь тебя, раз уж я не уберег Карни.
— А почему именно ты должен был ее беречь?
— Когда-то я любил ее. Да и потом наши судьбы нередко переплетались. Из-за нее я так до сих пор и не женился, а ведь мне уже сорок четыре года. Я любил ее всю свою жизнь. Но что я мог ей дать? Знаешь, говорят: «Если хочешь разорить друга — купи ему фотоаппарат». Это обо мне. Я фанатик фотодела — все свои свободные деньги вкладывал в фотооборудование. Чего у меня только нет. Одной цейсовской швейцарской оптики на несколько тысяч долларов. Можно сказать, что вся моя жизнь прошла в темной комнате под красным светом проявителя. Это только в последнее время я работаю фотокорреспондентом в газете, и то, потому что меня устроил Иосиф, а до этого я просто проявлял карточки в магазине и ретушировал старые фото.
Когда Карни вышла замуж, я перестал видеться с ней, но однажды она сама пришла ко мне в лабораторию и спросила, почему я избегаю встреч с ней. Я что-то промямлил, и она сказала, что ждет меня вечером на ужин. Я пришел и поразился: она жила очень богато и ничем не напоминала ту девчонку из бараков, которую я знал.
Иосиф принял меня тепло — усадил, стал расспрашивать, где я, чем занимаюсь. Я сказал, что работаю в фотолаборатории, выполняю заказы по ретушированию. Он спросил, могу ли я делать макросъемку. Я ответил, что могу, но у меня нет нужной техники, на что он сказал, что это не беда — он такую технику достанет. И предложил мне несколько тысяч шекелей за то, что я пересниму и напечатаю некоторые документы и забуду о том, что я сделал.
Естественно, я согласился — сумма, предложенная мне, показалась огромной. Я бы мог прикупить несколько новых объективов и фильтров. Выполнив работу, я передал отпечатки и пленку Иосифу, но та легкость, с которой я заработал огромные деньги, не выходила у меня из головы. И однажды, когда мне предложили купить цейсовское оборудование за треть стоимости, а у меня не было денег даже на это, я сам пошел к Иосифу и предложил свои услуги.
Маркс дал мне денег просто так, но я понимал, что я ему обязан. Поэтому, когда он попросил меня постеречь ночью возле одного дома и сфотографировать всех, кто туда входит, я, естественно, согласился.
А потом большинство тех, кого я сфотографировал, нашли застреленными. В газетах писали о войне мафиозных кланов, а я сидел в лаборатории и молился, просил прощения у тех, кого убили по моей наводке.
Иосиф каким-то образом понял и почувствовал мое состояние. Он извинился за то, что использовал меня втемную, объяснил, что те люди были бандиты, которых тщетно пыталась поймать полиция. Они были замешаны в продаже наркотиков, и жалеть их не надо. Конечно, он умолчал, что свято место пусто не бывает, и на смену бандитам из той стаи придут другие, но я уже крепко увяз.
Как ни странно меня оставили в покое. Вскоре мне представился случай перейти на работу в газету, и я уверен, что здесь не обошлось без Иосифа Маркса. Я продолжал бывать у него дома, даже снимал какие- то вечеринки, но больше подобных последствий не было.
