— Я знал много женщин, старше, красивее… — сказал он, улыбнувшись своим воспоминаниям. — Но она не такая, как все… у нее есть душа. Понимаешь? И еще — ум, который если развивать… Да, мне нравится твоя сестра. Как человек, прежде всего. Такие люди должны, достойны жить, — Ив изо всех сил старался как-то миновать взгляд «Грифа», от которого холодок ужаса поселялся в сердце. — ОНИ вернут Солнце.
— Солнце… Ронка… — Ив пожал плечами и поинтересовался: — ты сам-то понял, что сказал?
— Я-то понял. А ты еще вспомнишь мои слова когда-нибудь.
Ив махнул на него рукой, пробурчав что-то типа«…тяжелый случай… медицина бессильна…», и, стараясь не тревожить больную ногу, потянулся к рюкзаку и подтащил его к себе, ухватив за лямку. Потом выудил оттуда пачку трофейных сигарет, прикурил от обугленной, скрючившейся в костре тряпки и сделал глубокую затяжку. Больше он ничего не сказал, сидел себе молча, ссутулившись, смакуя хорошее курево.
Влад подбросил морского мусора в огонь. Приникшее было к земле пламя жадно принялось лизать тряпье, гнилушки, какие-то деревянные обломки… На мгновение в старом вояке проснулось детское любопытство. Вот чем раньше были эти огрызки? Кораблем?.. Чушь, тогда уже не делали деревянных кораблей. Но чем-то рукотворным это явно было, потому что каждая деревяшка обстругана определенным образом, а из некоторых торчат здоровенные гнутые гвозди… Наверно, был дом. Красивый, на берегу моря. И его снесло тем цунамом, который поднялся после взрыва… Ну что за фигня? Любая мысль приводит к тому воспоминанию. Вот вспомнишь сначала взрыв, потом этих свихнувшихся крысаков… Думать надо меньше, Влад. Меньше!
— Слушай, Влад, — сонно произнес Ив, выдыхая через нос очередное облако дыма, — сдались тебе эти «Падальщики»! Если хочешь, я могу попытаться пристроить тебя к «Невидимкам». Не получится — значит к «Лисам» уж точно… моя, хм, знакомая там высокий пост занимает…
— Думаешь, пора искать свое место в этой жизни? — усмехнулся Влад.
— В этой жизни? Можно подумать, у тебя была другая! Не, ты определенно на голову больной… Но солдат ты хороший, если верить рассказам. Хороший солдат должен быть в хорошем клане.
— А чем «Невидимки», например, лучше «Грифов»? — выражение лица у Влада было хитрющее, как у обычного взрослого, который любит задавать ребенку каверзные вопросы. Ив действительно опешил. Он-то знал, что его клан лучше всех, но вот чем… этого ему никто не объяснял…
— Ну хотя бы тем, что людей не едят… — нашелся он.
— Зато любят их пытать. Верно?.. — и снова хитрый вопрос. Опять он играет в свои словесные кошки-мышки!
— Ну… кто ж не пытает своих пленников? — не сдавался Ив.
— Ты прав, дружище. Только никто, кроме «Невидимок», не делает из этого зрелища.
— Нашел, к чему привязаться…
— О, привязаться всегда можно найти к чему! «Грифы» едят человечину и шьют ботинки из человечьей кожи (вот типа как эти, которые на мне), — Влад сказал это спокойно, продемонстрировав свои новенькие боты. У Ива от отвращения комок подступил к горлу. А «Гриф» тем временем продолжал: — «Невидимки» визжат от радости, когда пленник захлебывается собственной кровью, или рвет глотку своему другу за право на милость толпы. «Лисы», крутые химики, держат целые фермы, где на людях испытывают свои боевые химикаты… у «Львов» такие же фермы, где они испытывают наркоту. Гонят ее из всяких грибов и другой подземной дряни… я везде был — знаю… я поседел в пятнадцать лет, вот на такой ферме!.. а уж на слетах побывал… Да служил — где попало. «Ворюгой» даже был… «Ворюги» человечинку любят еще побольше, чем «Грифы» (а когда сильно голодные, живьем могут сожрать — накидываются на человека, как стая бешеных собак, и все — каюк); по жизни, слоняются туда сюда, то и дело на слеты нападают. Это у них честь — полечь под чьими-нибудь стенами пушечным мясом… У них жизнь одного не ценится. Только стая… Хватит? Дошло?
Ив смотрел ему в глаза, не моргая. И в его взгляде читался ужас. Если бы не это, то смотреть на застывшего в нелепой позе парнишку с повисшей на губе сигаретой было бы просто смешно.
— Нет «хороших» и «плохих» кланов, Ив, — настойчиво продолжал Влад. — Нет, понимаешь?
— Понимаю, — промямлил Ив, и забытая сигарета сорвалась и упала в снег.
— Хорошо, — сказал Влад. — Но пойми еще, что без кланов было бы намного хуже. Представь: полная анархия. Каждый против всех… А так есть хоть какое-то подобие законов… защита… место, которое можно назвать своим домом… И потом, когда вернется Солнце, кланы станут государствами, как было до Войны. Государства, в общем-то, от кланов и отличались только что размером: они были больше в тысячи раз…
— А как было до Войны, Влад? Расскажи.
— Когда началась Война, мне было пять лет. Я мало что помню.
— А мне в пять уже дали собственную пушку! И я помню все прекрасно. Так что рассказывай давай…
— Хорошо. Короче, вишь море?
— Угу.
— Если его переплыть, то там есть здоровенный остров. Америка называется. Там я родился, в государстве США. Жить там, в общем, было неплохо, только за пару лет до Войны там начались серьезные гонения на русских (которых там и раньше-то не больно любили), поэтому мы всей семьей вернулись сюда, в Россию…
53
До Войны здесь был храм. Сейчас — госпиталь, но его по-прежнему зовут Храмом.
Его строили на века, и бушевавший вокруг ад не сумел стереть с лица земли это святое место. Святое, так его все называли, потому что здесь забывалась вражда, и лечили всех. Независимо от клана, возраста, пола и цвета кожи, как и клялись до- и послевоенные врачи, разве что довоенные вместо «клана» говорили «национальность».
Не все так радужно, конечно. Принцип «спасти только тех, кого можно спасти» стоял тут во главе всего. И Красный Крест тоже был кланом…
Внутри Храма было не темно, но довольно-таки сумрачно. Жгли костры. Прямо на полу. Чтобы светить, чтобы согреться. Дым улетал под купол, туда, где через пролом в крыше виднелось черно-серое небо в редких солнечных трещинках.
Свет горящих на полу костров и светильников-самоделок, развешанных по стенам, позволял разглядеть бледные храмовые росписи, местами стершиеся, или изрешеченные пулями. От них мало осталось, но они по прежнему смотрели со стен, лики святых, спокойные и мудрые. Было ли им дело до шевелящегося на полу муравейника раненых, где выздоравливающие спокойно спали под вопли бредящих и умирающих в агонии, и туда-сюда сновали врачи, которых вечно не хватало? Они по-прежнему смотрели в даль, в бесконечность, смиренные лики не изменили своего выражения. Думали ли они, что этот мир обречен или знали, чтo его спасет?..
Ей было не так много лет, как могло показаться. Двадцать один. На лоб падала седая прядь, мелкие морщинки притаились в уголках глаз… Глаз, чудесный черный блеск которых с возрастом стал мутным, словно его заволокла туманная пелена. Бывшая «Чайка», Сандра не много смыслила в лекарском деле. Прошла, конечно, краткий курс, но дальше ее учить не стали. Возраст такой, что вряд ли есть смысл учиться. Сандре этого не сказали, конечно, но она и сама понимала, что жизнь близится к закату. Теперь
