Чтобы ни одна крепостная девка на завалинке семечки в рабочий полдень не лузгала. Такие бы усилия да на собственную жизнь!.. А это что? Это и есть собственная жизнь. Другой не дано.
На первом этаже всё было в порядке. Не считая нытья «старой калоши», в одиночку вынужденной тянуть «непосильный груз» написания историй, пока её товарка на больничном, а Наезжин по распоряжению профессора на конференции. Но в первой же палате второго этажа, там, куда была переведена вчерашняя «тазовая», глазам всей свиты и, в первую очередь Татьяны Георгиевны, предстало странное: над детской кроваткой было устроено нечто вроде палантина из мужских брюк, сам новорождённый лежал на постели родильницы, завёрнутый в несвежие мужские трусы и такую же майку, а женщина выкрикивала над ним что-то вроде «Вася! Петя! Саша! Женя! Коля! Алёша!..»
– Доброе утро! Что здесь происходит?
– Ой, доброе утро, Татьяна Георгиевна! Доброе утро, Маргарита Андреевна! Доброе утро, Александр Вячеславович! Доброе утро все! – любезно залопотала родильница. – Вы разве не знаете, Татьяночка Георгиевна, что для ребёнка нет лучшей защиты от сглаза и порчи, как оказаться завёрнутым в отцовское ношеное белье? К тому же считается, что это гарантия крепкой любви между отцом и сыном!
– Кем считается? – опешила Мальцева.
– Нашими бабками считается. Считалось… Я ходила на занятия для беременных – недорого, полторы тысячи рублей за занятие, всего пять занятий. Так там нам читали и такой курс: «Бабушкин опыт подготовки к родам. Экзотика старины».
– Ни хрена себе «недорого»! – раздражённо прокомментировала слегка оторопевшая Маргарита Андреевна в пространство.
– А это что? – ткнула Мальцева подбородком в брюки.
– Это, Татьяночка Георгиевна, чтобы малыш лучше спал! Наши бабки всегда над колыбелькою вешали папашины штаны, чтобы младенец не был беспокойным.
– А что это ты над ним голосишь? – уточнила Марго. – Ты его что, несколькими именами назвала? Это, конечно, сейчас модно, но более двух имён в связке я пока не встречала.
– Не-е-ет, Маргарита Андреевна! – рассмеялась родильница и пояснила старшей акушерке, как опытная нянюшка неразумному дитяти: – Чтобы выбор имени не превращался в проблему, существует очень древний крестьянский обычай – «окликать новорождённого». Надо перечислять вслух предположительно выбранные имена до тех пор, пока малыш не заплачет. Как заплачет – значит, выбрал.
Старшая наклонилась к закряхтевшему новорождённому и зычно рявкнула:
– Кабыздох! Пафнутий! Акакий!
После «Акакия» младенец обиженно разорался – на повышенных оборотах голосочек у Марго был той ещё вибрации, не каждое среднее ухо сдюжит. Маргарита Андреевна, победоносно глянув на приверженку экзотике старины, констатировала:
– Имя готово! Можно бежать в ЗАГС, регистрировать Акакия?.. – Она вопросительно уставилась на молодую мамочку.
– Арамовича, – растерянно откликнулась родильница и обиженно захлопала ресницами.
– Теперь уж ничего не поделаешь, – ласково погладила её по плечу Маргарита. И тут же следом распорядилась: – И сними с Акакия Арамовича, бога ради, тряпьё это занюханное, переодень в нормальное, чистое. Своего нет – детские принесут. И заскорузлые брющичи эти тоже вон, пока я сама их отсюда не вышвырнула! И, кстати, я что-то сильно сомневаюсь, что твой Арам из древних крестьян. Разве что арамейских. Если у твоего Арама имеется какая-нибудь правильная еврейская бабушка, так быстрее тащи её сюда, чтобы она с тебя дурь повыбила.
Еле сдерживая хохот, Татьяна Георгиевна понаблюдала за тем, с каким умным видом Светлана Борисовна мнёт новоявленной горе-мамаше грудь и определяет высоту стояния дна матки.
– Соответствует суткам послеродового периода, – наконец изрекла Маковенко.
– У меня молока пока нет, – жалобно протянула родильница.
– «Хрусталь-камень растёрт и смешан с мёдом пресным, то мамкам молоко множится», – вдруг совершенно серьёзно подал реплику Александр Вячеславович.
– Как? – оживилась родильница. – Растереть, смешать и принимать внутрь или к груди прикладывать компрессы?
– О, нет-нет! Всего лишь надеть ожерелье из горного хрусталя. В русских народных травниках и лечебниках есть указание на то, что это способствует обилию молока.
– Я сейчас же позвоню мужу, чтобы он принёс мне ожерелье из горного хрусталя!
После того как все выметнулись из палаты, стараясь не рассыпаться от смеха прямо там, Татьяна Георгиевна сказала интерну:
– Денисов, если эта дурища примет внутрь растёртый с мёдом горный хрусталь, то я из вас сделаю деревянную лошадку!
– Это ещё что! – сказала Маргарита Андреевна. – Помнишь ту, у которой ребёнок родился с сильно лохматой спинкой? Так ей свекровь наказала, что как только выпишутся – срочно ехать в деревню, чтобы там через ребёнка свинья перешагнула! А другая мамашка сказала, что будет купать свою дочку только в хозяйственном мыле. Потому что от любой косметики типа пены для ванн и всяких там прочих джонсонов и джонсонов – развивается бесплодие. И, кстати, о деревянных лошадках – одна мамочка мне тут плакалась, что её друзья подарили старшей трёхлетней дочурке лошадку-качалку, так она их с именин выставила, потому что эти злые и жестокие люди знали, что от лошадок-качалок случается оргазм, и хотели развратить её малолетнюю дочурку! Вот так вот! А чтобы у младенца не было себореи, нельзя во время беременности сексом заниматься. Как избежать пупочной грыжи? Пожалуйста! Надо подгузник с какашками бросить на проезжую часть, и чтобы по нему как можно больше машин проехалось. У меня таких перлов два чемодана, Татьяна Георгиевна.
– Вы всё-таки, следите чтобы эта тронутая хрусталь внутрь не употребила! – сказала Мальцева Маковенко и акушеркам второго этажа.
Более никаких эксцессов на обходе не случилось.
Зато днём всех нехило встряхнуло. Молоденькая дурочка, только-только пришедшая на работу после училища акушерочка, уничтожила ампулу морфина. Обычную такую маленькую ампулу 1 мл 1 % раствора морфина гидрохлорида. У женщины после кесарева сечения был настолько выраженный болевой синдром, что больше ничто её не брало. Есть счастливицы, коим хватает обыкновенных анальгетиков. Увы, не все организмы так стойки. Женщина в первых сутках мученически страдала, и Татьяна Георгиевна, добрая душа – она же идиотка, – на свой страх и риск выписала ей морфин. В наше-то странное время, когда и трамадол считается чуть ли не криминалом. Но Мальцева из сострадания выписала, а Шрамко, громко отчитав заведующую, тем не менее выдала акушерке на пост ампулу морфина.
– Один укол, а бумаг надо заполнить больше, чем для министерской аттестации! – прошипела напоследок Марго, доставая из сейфа ампулу и набирая телефон постовой акушерки. Та прилетела быстрее ветра, потому что всех пока боялась. А Маргариту Андреевну – так и пуще всех.
– Как только – так сразу пустую ампулу ко мне! – отчеканила приказным тоном старшая акушерка обсервационного отделения, вызвав дрожь в коленках юной девы. Та от страха даже сказать ничего не смогла. Только преданно затрусила головой, демонстрируя полное согласие и безоговорочное подчинение.
Но перед тем, как уколоть морфина гидрохлорид кесарской, она сделала пару-тройку уколов «обычного назначения». Потому что пока была из безотказных. Не научилась ещё расставлять приоритеты. Посмотрит беременная грозно – и у начинающей манипуляционной акушерки память отшибает. То Людочка из пятой палаты подошла, напоминая про фолликулин. То Леночка из третьей – про папаверин. А то и Александра Тимофеевна из двенадцатой пришла напомнить, что пора заряжать в капельницу токолитик. И все такие жаждущие, у всех всё такое неотложное и индивидуально-важное… Когда наконец молоденькая акушерка сломала голову пресловутой сакральной ампуле, набрала её содержимое в шприц и уложила в почечный лоток кроме него ещё и ватку, щедро сдобренную спиртом, то саму ампулу она на автомате отправила в мусорное ведро. Пока колола страдающей от невыносимой боли кесарской пресловутый морфина гидрохлорид в переднюю поверхность бедра, потому что на её «повернитесь, пожалуйста, на бочок!» услышала такое, чего не слышала никогда даже в своём не слишком уютном и не слишком добропорядочном подъезде, пока неслась обратно коридором отделения – санитарка уже совершила очередной рейд по
