– Ну тогда и мне, что ли, налейте…
Часов до трёх ночи в жопу пьяные господа и ничуть не отстающая от них дама, пили, курили, доедали застывшую курицу-гриль и говорили о чём угодно – от рейдерских наездов на бизнес до особенностей современных кровезаменителей. Обо всех тонкостях аудита до мракобесия поедающих сырьём плаценту. (Панин так хорошо принял, что вместо «мракобесие» сказал «сракобесие», и два мужика сильно хорошо под полтинник долго оглашали ночную московскую кухоньку жеребцовым конюшенным ржанием). Татьяна Георгиевна сидела на подоконнике с бутылкой и пачкой сигарет, но даже её оголённая спина и откровенно задранные одна на одну ноги не могли отвлечь Семёна Ильича и Ивана Спиридоновича от посиделок «мужского клуба». В половине четвёртого Татьяна Георгиевна вызвала обоим такси. В коридоре они, поддерживая друг друга за локотки, обменивались заверениям типа «какой ты классный мужик!», а Волков даже попросил Панина на правах старого друга благословить их с Мальцевой брак. Он тихо шепнул ему на ушко (так «тихо», что слышала, вероятно, консьержка на первом этаже), что, собственно, он сегодня сюда явился делать предложение, но это – тсс! секрет! не сегодня-завтра уже, факт! – а и славно, так классно посидели! Семён Ильич, чуть не прослезившись, перекрестил Ивана Спиридоновича.
В общем, еле вытолкав их за двери, Татьяна Георгиевна уповала лишь на то, что таксисты не перепутают клиентов и не привезут Варе Паниной тело Волкова, а оболочку Панина не высадят перед пугающим своей роскошью кондоминиумом.
Кадр двадцать шестой
Последнее предложение
На утренней врачебной конференции Панин был мрачнее Байрона и величественнее Цезаря. Так и просидел молча, сверля каждого докладывающего взглядом, полным немого укора. Когда все отчитались и ждали гневного разбора полётов, Семён Ильич только махнул рукой, мол, валите! Врачи отправились по рабочим местам, недоумённо переглядываясь и гадая, с чего это начмед внезапно утратил дар речи? Почему сегодня никто пистона не получил и главное – чем это грозит? Честно говоря, никому и в голову не пришло, что начни Сёма говорить – и в зале все окосеют, как рыбы, в аквариум которым щедро плеснули алкоголя. Он и дышал-то через раз и неглубоко. Чтобы стёкла не запотели. И мечтал только об одном – поскорее добраться до кабинета, сжевать ещё полпачки кофейных зёрен и запить их литром минеральной воды из холодильника. Или двумя литрами. Похмельный гидроцефально-ликворный синдром разрывал его буйную головушку. Что это вчера было? Он ушёл от Варвары. К Татьяне. А почему утром проснулся дома? Он же твёрдо, окончательно и бесповоротно решил! Взял только самое необходимое на первое время. Чемоданы-то ещё у Мальцевой! Всю пятиминутку насмешливо пялилась на него, мерзавка! И хоть бы хны ей! Тоже, чай, уже не девочка, вискарь по ночам, как водичку хлебать. А как майская роза свежа, гадюка!
– Зайдите ко мне! – бросила телефонная трубка голосом Панина, выждавшего положенную паузу на перекур и на дойти до кабинета. Вот не мог на пятиминутке сказать или в коридоре, а?!
– Я могу вам чем-нибудь помочь, Семён Ильич? – не удержалась от иронии Мальцева, входя в кабинет.
– Таня, что это вчера было?! – уставился он на неё, даже не предложив присесть.
Татьяна Георгиевна неспешно подошла к кофеварке.
– Это ты
– Да-да! Я именно тебя спрашиваю, что это вчера было?!
– Вчера ты пришёл ко мне с двумя чемоданами и одной курицей, а потом благословил на законный брак с Волковым. Ты разве не помнишь?
– Не помню! – издал Панин судорожный вздох и вцепился руками в густую коротко остриженную шевелюру. – Помню, что я приехал к тебе, чтобы остаться. Пришёл какой-то мужик, мы с ним выпили, а следующий кадр уже дома. Просыпаюсь утром в собственной постели. Умываюсь, выхожу на кухню, а там Варвара уже континентальный завтрак изображает. С горячим кофе и анальгином.
– У тебя замечательная жена, Сёма!
Татьяна Георгиевна налила кофе и присела на диванчик.
– А мне чего не налила? – уставился на неё Панин.
– Потому что я не Варвара Панина. Я – Татьяна Мальцева. Я не женщина, а воин Александра Македонского. Могу поделиться горстью сухих фиников, хочешь?
– Ну чего ты издеваешься, а?
– Я издеваюсь? – улыбнулась Мальцева. – Ты приходишь ко мне навеки поселиться, пьёшь с моим текущим ухажёром. С ухажёром, у которого, в отличие от тебя, не только серьёзные намерения, но и абсолютная свобода. Приходишь, пьёшь, а потом такой: «Ой, а сколько времени?! Что-то засиделся я!» К половине четвёртого, Панин, ты забыл, что пришёл навеки. – Татьяна Георгиевна рассмеялась. Впрочем, совсем не зло, как можно было бы ожидать. – За что я тебе очень благодарна. Потому что Волков, хотя далеко и не глуп, но может позволить себе «не заметить» визит старого друга к старой подруге. Мало ли! С кем не бывает. Семья расстроила, жена подвела – почему бы и не зайти к тётке, которую знаешь с восемнадцати лет, на огонёк? Посидеть, поплакаться… Отчего же и не зайти к старому боевому товарищу по такому случаю? С двумя чемоданами, ага. Волков – он дядька умный. Пока я ему нравлюсь, пока нужна и пока есть возможность «не заметить» – он не будет замечать. Он мне с утра уже позвонил, принёс свои извинения и за поздний визит и за дальнейшее развитие событий. Объяснил, что очень скучал, что никак не мог дождаться встречи, что у него ко мне серьёзное предложение, а тут – виски. Он не знал, что у меня в гостях старый друг, просто очень хотел видеть. И надеется на скорейшую встречу, где всё будет как положено. Вот так-то, Панин! – Татьяна Георгиевна недолго помолчала. – Так что это ты мне, Сёма, скажи – что это вчера было?
– Дьявол! Сам не знаю. Моторная реакция. Я же шёл к тебе… Навсегда! А тут такой – раз! – утром дома.
– Ага. Ты же не меньше, чем я, любишь «Меня зовут Троица». Сколько раз вместе смотрели! Сказал лошади «В Калифорнию!» – она и потопала в Калифорнию… Ты Варваре-то вчера сказал, куда и зачем идёшь?
– Ну да… Сказал, что ухожу к Мальцевой.
– И всё?
– А что тут непонятного?! – вызверился Семён Ильич.
– Ты на меня-то не ори, ладно? К Мальцевой он уходит! Ты сколько раз Варваре такое говорил, а? Мы же с тобой вместе работаем. Фраза: «Ухожу к Мальцевой», равно как и вербальные конструкции: «Иду к Мальцевой» или «Еду к Мальцевой!» – для неё ничего не значат. Не у тебя одного, знаешь ли, моторные реакции работают. И если не ума, то житейской хитрости у неё ничуть не меньше, чем у Волкова. Так что то, что можно «не заметить», она предпочтёт «не заметить».
– Но ты же будешь со мной, да? – умоляюще посмотрел на неё Панин.
– Ну ты же начмед, а я – заведующая отделением. Куда я от тебя денусь?
Татьяна Георгиевна встала, сполоснула чашку из-под кофе, поставила её на поднос.
– Одежды у тебя куда больше, чем два чемодана. Так что они мне не мешают. Заберёшь, когда будет удобно.
– Таня, постой!.. – Но Мальцева уже вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собою дверь.
Через час поступила роженица. Свидетельница Иеговы, мать её. С кучей бумажек формата А4 о том, что ни органы, ни кровь, ни какие-нибудь её, крови, тьфу-тьфу-тьфу, компоненты-элементы-фракции… В общем, приравнивается к людоедству. А чтобы врачам «ничего не было», они такие вот бумажки несут. Как будто летальные комиссии и Минсоцздрав волнует вероисповедание или то, праздновала покойная День космонавтики или приравнивала при жизни хороводы вокруг новогодней ёлки к идолопоклонничеству.
– Да кому ты на одно место упала, кровь тебе переливать, а? – пробормотала себе под нос Татьяна Георгиевна, разглядывая обменную карту.
– Что вы сказали? – вежливо уточнила у неё тихо охающая роженица.
– Говорю, что у вас пятые роды. Всякое может быть. И на всё, разумеется, воля божья. Переводите в родзал! – наказала она акушерке приёма.
Вот, что называется, не каркай, даже про себя! Сразу после отделения последа началось
