роль, секунды мои сочтены. Кто-то, скрипя, проводит по стеклу пальцем. Омерзительный звук.
Бегу на мороз. Там встречает балаболка-очередь. Чурбаки лежат на снегу. Или трупы? В машине пусто, дверца раскрыта, рой пуль.
Смотрю в ужаленное лобовое стекло: бегут, накренясь, коробки. Поворачиваю, мчусь по проспекту. Всё позади. Уношусь в ночь по пустынной автостраде.
ДЕНЬ ФЛОТА
Воскресенье, июльский день. Взял газету: строй матросов на праздничной палубе, офицеры в белых перчатках, с кортиками, адмирал-орёл, рука у козырька.
Невский затопила орда моряков в белых праздничных рубахах. Братва шумно стремилась к набережной, над садом плыл золотой адмиралтейский фрегат.
Пошёл за матросами. Свои в доску, в тельняшку, бурные, в бескозырках.
— Куда, бомбовоз? — нагнала шлюха. — В бега?
— Га-га-га! — грохнули матросы белозубым смехом. Чёрные змейки, бронзовея якорьками, взвились у затылков, льнули к загару шей. Тельняшки штормили, глаза-буревестники. Замер в нерешительности между ними и разъярённой блудницей.
— Эй, берегись! — закричал матрос. — Сейчас эта вошь лохматая тебе ниже ватерлинии вцепится!
— Мазни её по фасаду, чтоб штукатурка осыпалась — сразу отстанет, — предложил другой.
— Зачем такую хорошую девушку обижаете! — стыдил третий, с головой в форме корабельной рынды. — Кореш, махнём не глядя: ты нам её на сутки в кубрик, а мы тебе бачок борща притараним, макарон по-флотски, новенький тельник. Лады?
— Откуда вы, ребята? — спросил я детей моря.
— С крейсера Кирова! — был дружный ответ.
— Как с Кирова? Киров — это я…
Матросы переглянулись.
— К адмиралу обратись, — сказали. — Он сейчас в Гавани.
Матросы и шлюха ушли. Сговорились. Как они проведут по трапу под усами у вахтенного? Клёшами завесят? Да ну её в клюз!
За спиной грянула мажорная, как десятибальный шторм, музыка. Я оглянулся: по Невскому шествовал, дубася в барабаны и свирепо дуя в блестящие трубы, духовой оркестр моряков. Туда путь отрезан. К набережной, три румба!
Двигалась густая толпа. Корабли на Неве украсились гирляндами цветных флажков. Самозванный крейсер Киров горделиво показывал на серой военной скуле цифру 264. Крейсер крепко держался на плаву, опираясь на оранжево-полосатые поплавки-барабаны. Катер с матросами болтался у борта. Белые рубахи с голубыми воротниками лезли по штормтрапу, таща и подталкивая в корму широкобёдрую, захваченную на берегу добычу. Вахтенный и два золотопогонных сундука демонстративно отвернулись, покуривая. Вся картина была видна подробно, как в бинокль. Огнисто плясали прицельные крестики зноя.
Толпа гудела. В небе висели на ниточке виноградные грозди, цепляясь за серебристую рыбу-дирижабль. Я машинально перебрался на Васильевский остров и побрёл к Гавани. Братва, ау! Какой магнит тянет? Моречко? Блестит что-то, алюминиевый кусочек.
Топ-топ — и Гавань. Морской ветер и солнце. Дом, на доме табличка: Адмирал А. А. Петров.
— Войдите!
За столом что-то студенистое, фуражка с крабом. Закатанные рукава.
— Арсений Аркадьевич, новенький! Крейсер Киров, — доложил ему из-за моей спины равнодушный голос.
МАЙОР
Во дворе на скамейках щурятся старухи. Разевается дверца. Бабьё, обсуждая свежее мясо, тащат сумки. Голуби, кошка, солнечный асфальт. Майор задумчиво подпёр кулаками кадровый подбородок. Четверть первого. Жарко.
В чемодане обвязанная шпагатом коробка.
— У Миловановой майор поселился! — оглашает двор скелет в сарафане. Обрита наголо, зубы выбиты, под очами свежие фонари. Новость эту она пытается вкричать в череп столетней подруге. Та сидит безучастно в толстом пальто из драпа, в меховой шапке с опущенными ушами, в валенках. Бульвар, цветут липы, летние платья.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать: катастрофа! Самолёты взрываются на взлёте. Подлодки тонут, не отойдя от пирса. Армия небоеспособна. Армия умирает в бетоне казарм в жаркий летний день! Армия умирает внутри нас! — майор бьёт черенком вилки в грудь, вермишель летит с неряшливых усов. На слёзный вопль оглядываются с соседних столиков.
Придвигается, заглядывает в глаза. Жёлтые белки, слюна, перегар:
— Это не штаб! — шепчет он хрипло. — Это — клуб шахматистов и картёжников. Игра по-крупному. Ставка — жизнь. Проиграл — к стенке. Раздевают до носков. На груди, где сердце, рисуют синей ручкой круги-мишень. Целятся в десятку, в сосок. Называется: огневая подготовка, не выходя из кабинета. Очень весело. Трупы зашивают в мешки, и в подвал. Ночью вывозят на грузовиках и закапывают в поле, в безымянных братских могилах… Я — из контрразведки, — шепчет он тише, почти неслышно, — Киргизов из контрразведки…
По коридору — грохот танка, тяжёлая тележка. Катится калека без ног, отталкиваясь пустыми бутылками. Грудь кителя бренчит блюдцами, пилотка набекрень. На лихом вираже инвалид отдаёт бутылкой честь и скрывается за поворотом. Грохот замирает. Ветеран войны.
Майор идёт по городу, воздух — зола и пепел, бензин звереет к вечеру, моторы ревут с мостов. Дома бегут в бетонных сапогах, скосив угрюмые квадраты-рамы, из разинутого окна орёт в родильных муках рок- музыка. Двое на подоконнике роняют плевки в толпу и хохочут. Кидают бутылки, консервные банки, тухлые яйца, батарейки, горшок с фикусом. Тащат к подоконнику рыжую девку, пытаются выбросить на тротуар. Девка вырывается и визжит. Отпустив её, расстёгивают ширинки и встают во весь рост над текущей массой. Там несут плакат:
СЧАСТЬЕ В НАШИХ РУКАХ. НОВАЯ МОЛНИЕНОСНАЯ СВЯЗЬ ПЕРЕВЕРНЁТ МИР
Март, апрель… В конце мая — майор. Два просвета: один чёрный, другой белый — жизнь и смерть!
Медаль, раскалённая медь, скоро закатится. Река разрумянилась. Краны-гиганты. У парапета чемодан.
— Эй! — нагоняет небритый. — Твой?
Огневой клубок вибрирует последними лучами. Мостовая горит, как пожар. Резкие звуки, краски. Машины идут сплошным потоком. Отблески бегают по горбатым металлическим спинам. Гул стального стада, сгоняемого с перекрёстка жезлом-зеброй. Желтоглазо мигает испорченный семафор. Раздавленная кошка. Гудок оглушил. Смертоносный ветерок жарко обласкал лицо. Едва увернулся от устремлённого на него бандитского бампера. Ярко-красный пикап.
Медлит диск, небо цвета хаки, звон похоронных литавр. Могучая грудь разукрашена ранами и орденами. Жди — зажгутся на этой груди звёзды героев, два самолёта низвергаются в кратеры, прочерчивая через всё небо огненно-розовые рубцы. Самолёты рушатся серебристыми эскадрильями — в зарю, в горящий нефтью залив… Хватит! Пора прекратить парад!
Лестничные площадки играют в шашки. Чёрно-белые плитки блестят азартно и грозно. Поскорей пересечь доску игры.
Комната, окно. День на грани. Один шаг до стены. Босой стол. Обои-буквы. За стеной кто-то идёт, за стеной на улице, шумно дыша. Идут, идут, идут на круглых, рубчатых ногах. Марш машин. Блестят стальные лбы. Противогазы в строгих очках маршируют, руки по швам. На приветствие маршала отвечают громовым троекратным ура. Пыхтя, тащат пушки. Гудят, колышась, бронированные туловища, из откинутых люков высовываются пятнистые ящерицы в касках…
Нет!!! — Я расскажу историю. Пески, черепа солдат. Дрожит марево. Четыре точки с раскалённого горизонта. Вынырнув из-за бугра, встают в рост. Свирепые, крючконосые бородачи в меховых папахах. Ватные халаты перекрещены пулемётными лентами, на поясах — гирлянды гранат. На плечах автоматы,
