Убийство ножом в спину милиционера в Приморском парке.
Ночью в Летнем саду неизвестная банда разбила на куски античные статуи. Постовой из будки исчез.
Побег из спецбольницы психов и сифилитиков.
В своей квартире задушены электрошнуром супруги Сидоровы.
Разыскивается за развратные действия с несовершеннолетними: шрам на левой щеке…
— В общем, как всегда, все одно и то же: убивают и насилуют, насилуют и убивают, — заключает лейтенант Тищенко.
Затем взвод опять строится в коридоре. Пуговицы, значки, кокарды. Перед строем лейтенант Тищенко. Он полон служебной энергии. Вздергивает очки-окуляры. Лягушачий рот широко округляется и издает звонкую команду:
— Смир-р-рно! — Лейтенант качнулся на каблуках. — Сегодня у нас тяжелая служба. Так сказать, день чекиста. Будете получать денежное вознаграждение за свой доблестный труд. Эх, орлы! Чувствую, что опять без сюрпризов не обойдется. Снова завтра кое-кого в строю не досчитаемся. — Лейтенант дергает на носу свои окуляры.
— Главное, получше храните удостоверения своей драгоценной личности, не засовывайте его в сапоги, не дарите любимым женщинам в знак верности мужского сердца, не теряйте в транспорте, не роняйте в унитазы. Не повторяйте ошибки сержант Цыпочки.
С краю шеренги задавленно смотрит недавно потерявший удостоверение маленький щуплый Цыпочка.
— Берите пример с вашего командира, — продолжает Тищенко, расстегивает карман голубой рубашки, двумя пальцами извлекает корочки. А корочки-то, оказывается, прикованы к железной цепке, а цепка повешена на тонкогорлой, но крепкой, как бутылка, лейтенантской шее. Тищенко обводит шеренгу победными, поблескивающими сквозь очки глазами.
Шеренга шумит:
— Ну, командир! Навек пришпандорил! — прячут усмешки.
— Взвод! По постам! Разойдись! — командует Тищенко.
Чапура в курилке опять травит истории.
— А помнишь, Черепов из четвертого взвода на Дворцовом мосту показывал своей девахе, какая у него есть игрушка. Ну, и прострелил ей носопырку. Увезли на «Скорой» без носа. А Медведев из первого взвода. Охотник. Да ты его знаешь. В мехах ходит. Приезжает к нему ночью на Волково кладбище наш майор, Шептало Петр Петрович. Заходит в будку: Ты опять пьян, — говорит, — сдай оружие.
А тот:
— Сам ты пьян. А я трезвей стеклышка.
— Едем на экспертизу, — говорит Шептало.
— А вот тебе экспертиза, — отвечает Медведев, достает дуло и ковыряет пулями кирпич над макушкой майора. Тот деру в дверь, ни жив ни мертв.
А Белогорячиков, командир второго батальона, долбанул себя в висок в кабинете. Весь череп разнесло. Дело темное…
Большое, мрачное, как замок, здание универмага на Обводном канале. Этажи, этажи. Гудит улей торговли. Колышутся толпы. Пикет милиции: конурка с окном во двор, облезлый кожаный диван, куб-сейф, стол, телефон.
Мишка Мушкетов привел парня с грязными соломенными волосами, бьет его кулаком по шее. Тот мотается как чучело на огороде, вопит:
— Сержант, не бей, больно!..
— Да я тебя сейчас на электростул посажу и провод с током в задницу воткну, ворюга! В отделе обуви скинул с лап свои вонючие бахилы, надел новенькие английские колеса и катится к выходу, как король…
Через полчаса Мушкетов приводит в пикет целый табор. В руках у Мушкетова ворох отобранных предметов спекуляции: чулки, колготки, шапочки, кофточки, импортная парфюмерия. Все швыряет на стол. В комнате несмолкаемый визг цыганского хора. Толстая Кармен кричит:
— Э, бесстыжая твоя рожа! На, грабь! Ничего больше нет. — И трясет перед сержантом чумазыми пальцами в золотых кольцах. Усатый сержант морщится и хладнокровно отстраняет от себя цыганку.
Администратор Лазарь Степанович с седым пушком на голове просит:
— Мишенька, приготовься, сейчас выкинем дефицит, дубленки из Польши.
В зале гул, дерутся локтями. Толпа колышется, изгибается, по лестницам, с этажа на этаж, как гигантский змей. К прилавку пробивается, орудуя костылем, высокий старикан в морщинистом грязном плаще, горит во всю щеку яркий румянец алкоголя. Старикан кричит медной глоткой, как армейская труба, требует: за раны ветерана импортная дубленка ему полагается без очереди… Старика сжала толпа женщин, шумят, галдят, сейчас разорвут на кусочки. К месту беспорядков приближается, раздвигая возмущенную массу, сержант, его рыжие усы дергаются. Мушкетов сегодня дежурный по универмагу. Значит, порядок будет железный.
Вечером у метро Быкова остановил старик в зипуне, с мешком за спиной, с обаятельной лайкой на поводке:
— Сынок, я приезжий, порядков не знаю. Можно в метро с собачкой аль нет? Она у меня смирная.
Лайка смотрит дивными кроткими лучисто-карими глазами. Быков вздрогнул. Вздыхает:
— Нет, нельзя, папаша. Не положено.
Были политические занятия. В классе гвалт, на стене плакат, красными буквами тема:
Духовный прогресс личности
советского милиционера
Замполит Шептало с указкой за трибуной. Встает Мишка Мушкетов, тощий, дергаются злые рыжие усы:
— Я скажу! Что трудящемуся милиционеру духовный прогресс и перестройка личности!.. Вы, товарищ замполит, живете себе в своем трехкомнатном микрокоммунизме с ванной и телевизором, а я, как таракан, прогрессируй в своей казарме с женой и детенышем пятый год!.. А дежурил я на секретном складе, без окон, без вентиляции, за железными замками, как очумелая крыса. Падал в обморок через каждый час от нехватки воздуха и антисанитарной вони. Отнюхивался нашатырным спиртом. А потом говорят: Мушкетов опять на посту пьян. Где же справедливость, товарищ замполит? Вон и железный Феникс, — Мушкетов показывает на портрет Дзержинского на стене, — как осуждающе на нас смотрит!
— Да не Феникс, а Феликс. Сколько раз, Мушкетов, тебе повторять, — морщится за трибуной замполит Шептало.
Мушкетов продолжает:
— А в отпуск на родину слетал. Ползал с батькой в шахте на четвереньках, киркой шарахал, как при царе Горохе. Чуть не завалило. Подпоры — труха. И жрать нечего. Пер отсюда чемодан колбасы.
— Мушкетов, что ты мелешь не по теме, хватит дебатов, садись! — машет обеими руками замполит Шептало. — Кто следующие? Булатов! Только по существу вопроса. Что такое духовный прогресс твоей личности?
Булатов молчит. Потом шепчет:
— Иди ты к Эдите Пьехе…
Взвод шумит. Ловейко сзади набрасывает на шею Булатову аркан (веревку для связывания преступников). Булатов, черкес, багровый, свирепеет:
Убью!
Шептало обоих выгоняет из класса указкой, как мальчишек. Начинает за трибуной речь:
— Миленькие мои, теперь, когда весь народ вступил в новую фазу духовной жизни…
После политзанятий Чапура, подмигивая:
— Еще раз звонил твоей птичке. Дал адресок, где тебя с поличным застукать можно. У нее голосок дрожит: «Мне-то какое дело. Знать его не желаю!..»
Чапура гогочет. Напевает: ландыши, ландыши, светлого мая привет…
У Быкова дергаются губы, сжимает кулаки, говорит:
