вырвал вымпел из-за голенища командира отделения Черняка, куда тот его засунул за неимением другого подходящего места. — Как ты обращаешься со знаком почести! — набросился он на Черняка. — От кого от кого, а от тебя, Черняк, такого кощунства я никак не ожидал, ты же не дикарь, музеи посещаешь. Мне доложили, что ты вчера был на новой выставке австралийского искусства в Эрмитаже. Опять же, рисуешь! Графики работы взвода цветными карандашами так сделал — загляденье! Стенгазеты — опять же ты! Регулярно и безотказно. За что и великая тебе благодарность. Но как тебе пришло в голову засунуть вымпел в такое место? Ты бы его еще в штаны себе засунул! Безобразие! Эх, соколики! Не ожидал, не ожидал я от вас… — оскорбленный в лучших чувствах замполит Розин держал вымпел над своей головой, эту попранную святыню, как будочник держит флажок при приближении поезда. — Надо его поставить на видное место! — торжественно провозгласил Розин.
Неизвестно, куда бы замполит поставил злосчастный вымпел. В коридоре раздался грохот тяжелых сапог, дверь распахнулась, в помещение ворвался прапорщик Бабура, который отсутствовал на инструктаже наряда по уважительным причинам. Его мясистое, как кровяная котлета, лицо тряслось.
— Чижика замочили! — прохрипел он. — Сегодня ночью. Там все теперь, и Бурцев, и Колунов.
— Подожди, подожди, Бабура! — остановил его замполит Розин.
— Опять ты басни сочиняешь? Но если действительно, как ты тут при всех утверждаешь, младший сержант Чижов погиб на посту, при исполнении служебных обязанностей, то его семье по закону должны будут выплатить пособие в размере десятикратного жалованья, а также полностью оплатить расходы на похороны. Насколько я помню, у него многодетная семья, да… — поугрюмев, проговорил замполит Розин тихим голосом, чеша вымпелом свой затылок и сдвинув козырек фуражки на скорбные брови. — Да, траурную весть ты принес, Бабура. Но что ж делать. Продолжайте развод, Роман Данилыч, — обратился он к Загинайло. — Работайте, работайте. Не унывать! Что ж тут попишешь, такая у нас служба. Сегодня прыгаешь, завтра — в гробу ножки протянул. Да, Чижов такой живчик был, с него портрет писал, так он секунды не мог усидеть на стуле. Но!.. Мементо мори! Не падать духом, соколики! Веселей, солдат, гляди. Как в песне поется! — замполит Розин, держа перед своей грудью вымпел, поспешно покинул помещение.
Взвод шумел. Обсуждали происшествие. Штора колыхалась на разбитом окне, комнату наполнял холодный воздух снаружи, но он не остужал спорящих. Загинайло оставался за своей фанерной трибуной. Он не вмешивался. Его не тревожило то, что он еще чего-то тут не знает. Скоро выяснится. За три дня он хорошо приготовился к исполнению своей должности, штудировал уголовный и административный кодексы, устав патрульно-постовой службы (сокращенно ППС), различные пособия, криминалистскую и юридическую литературу. Этот ускоренный курс наук он прошел самостоятельно, запершись у себя в каморке в казарме. Ему ничто не мешало, ни шум, ни громкий стук в дверь, ни рев, ни хор мертвецов за стеной в соседней комнате, где жили два товарища, такие же два командира взвода, только из другого батальона. Загинайло все освоил и запомнил, все существенное, что есть в этих книжках. Ему запала в ум фраза, прочитанная в одном из пособий: «Надо понять дух этой профессии. У каждой профессии есть свой дух». Что ж не понять, если сам тут… Подождав минут пять, пока накричатся, выпустят пар, он поднял кулак и грозно гаркнул, подавляя шумящие голоса:
— Прекратить прения! Прапорщик Бабура! Пишите рапорт о происшествии! У вас ведь по всякому случаю рапорта пишут, как я понимаю. А мы продолжим инструктаж. Итак, тема инструктажа: права и обязанности сотрудника милиции. — Загинайло тяжелым взором посмотрел на взвод. — Я думаю, вы все лучше меня знаете свои права и обязанности. Эта тема у вас гвоздем в черепе. Ваш хлеб.
Тут его перебил командир отделения Стребов:
— Ни хрена они не знают! — взвизгнул он злобно. Видно, это было его больное место. — На каждом инструктаже им долбим и долбим. Уж, кажется, даже у микроба ума хватило бы запомнить. У какой-нибудь хламидомонады, инфузории-туфельки. А спросишь на следующем дежурстве: ни бум-бум. Фомы, Еремы. Как о стенку горох. В одно ухо влетает, в другое вылетает, со свистом, как пуля. Так что, брось ты это бесполезное занятие, Роман Данилыч. Пустая трата сил и нервов. У них у всех котелок с дыркой, что с них возьмешь. Они одно право назубок знают: пожрать, поспать да на бабу влезть.
А насчет обязанностей — это наш замполит Розин знает лучше всех, он в свободное от живописных работ время соцобязательства всем нам на новый месяц сочиняет с учетом индивидуальности каждого. Ты лучше им анекдот расскажи.
Прапорщик Бабура, занятый писанием рапорта, не вытерпел:
— Стребов, балабон, закрой зев! От твоей брехни все мысли спутались. Роман Данилыч, — обратился он к Загинайло, — закругляйся. Отпусти взвод на посты. Потолковать надо. ЧП это, знаешь…
Прапорщик, подойдя вплотную, зашептал в ухо Загинайло, обдавая его табаком и перегаром:
— Тут твой брат Петро аукнулся с того света, наш дорогой бывший командир. Вот из-за таких ублюдков он и погорел, — прапорщик показал взглядом на взвод.
Взвод был распущен на посты, и все милиционеры ушли до единого человека. Загинайло остался с глазу на глаз со своими командирами отделений. Он спросил у них напрямик:
— Ну что, святая троица! Выкладывайте, что там у вас.
— Что выкладывать? — огрызнулся Стребов. — Ты, взводный, сам уже во всё влез. На одну зарплату и верблюд двугорбый не проживет в наше время. Жировых запасов нетути, одни только хрящи да сухожилия! Как тут существовать! Командиру отделения пятерку сраную дают в прибавку за все его непосильные, титанические труды! Это ж курам на смех! Одних сапог за месяц десять пар сотрешь. Подметки так и горят. Тротуары с солью, с песком, с кислотой. Без ног скоро останусь. Инвалидную коляску и ту, сволочи, ведь бесплатно не дадут!
— Стребов, заглохни ты! — свирепо зарычал на него прапорщик Бабура. — Тарахтишь, как мотоцикл Яицкого. Черняк, вот он подтвердит. Ювелирсклад этот на Петроградской, вот, где сегодня ночью Чижика, прикреплен к нашему взводу. Туда твой брат Петр Данилыч любил наведываться, часто там бывал. Эх, камешки, камешки! Изумрудики, брульянтики!
— Постой, Бабура, — пресек прапорщика внимательно слушавший его речь Загинайло. — А чей взвод дежурил этой ночью? Из какого взвода этот Чижов?
— Как из какого? — изумился прапорщик. — Второй взвод, командир взвода Корзинкин.
— Так ты, Роман Данилыч, Корзинкина нашего еще не видел? — опять вмешался в разговор Стребов. — Этот прощелыга далеко пойдет! В академии учится. С иголочки, щеголь, мундирчик, брючки, фуражка- аэродром, по спецзаказу шил. Тулья в полметра, как у гестаповца. Я, говорит, кадровый офицер, кровный. У меня, говорит, родословная, предки военные из поколения в поколение, армия и флот, кровь проливали за великую державу, за Россию-матушку. Вот и он — по стопам отцов. А какая там у него родословная! Вошь камчатская!
— И что же? — спросил Загинайло. — Часто тут у вас такие ЧП?
— Да почему ж часто! — запротестовал прапорщик Бабура. — Это если всех взять, во всех взводах, в трех батальонах, во всем полку, то наберется, конечно, за год-то. Каждый месяц, считай, что-нибудь происходит. То прирежут, то задушат, то пристрелят. Примут новый пост под охрану — жди, будет ЧП. Правило без исключений. Закон. Но это у других. А наш взвод особый. У нас ничего такого не бывает. До сих пор эта беда нас миновала. То есть, не совсем. Два-три за год. Это мелочи. Норма. Ты же сам видишь, Роман Данилыч, у нас ребята серьезные, зубастые, палец в рот не клади. У нас не какая-нибудь размазня, каша-малаша, мамалыга, пюре. У нас бойцы на подбор. Это Петро, твой брат незабвенный, всех разгильдяев повыгонял, а набрал к себе с бору по сосенке, переманил из других взводов. Такие молодцы — спецназ позавидует. Твой брат Петро, наш любимый командир, погиб героем, а мы свято храним его завет, взвод не распустился, держали крепко, тебя ждали, как собака своего хозяина. Может, ты не знаешь, мы ведь всем взводом составили коллективное письмо на имя командира полка Колунова с просьбой, что никого не хотим к себе во взводные, кроме как родного брата нашего бывшего командира Петра Данилыча — Романа Даниловича Загинайло, о котором он нам часто рассказывал. Так что командуй, Роман Данилыч, а мы будем беспрекословно выполнять все твои приказания. Так сказать, бразды правления в твоих надежных железных руках!
— Во Бабура заливает! — захохотал Стребов. — Чего ты лепишь? Какое письмо? Что-то не припомню.
— Было, было письмо! — подтвердил с серьезным видом молчавший до сих пор старшина Черняк. Ты в отпуске был, вот и не знаешь. Мы с Бабурой текст составили, и весь взвод подписался. За тебя тоже
