Мюллер бросил беглый взгляд на молодого, прихрамывающего летчика и буркнул переводчику:
— Это не он. Меня сбил старый, опытный ас.
Потом он, немного подумав, добавил:
— Пусть расскажет, как шел бой!..
Сорокин движениями рук и пальцев наглядно воспроизвел все перипетии воздушного боя. Мюллер убедился в том, что сидевший напротив него летчик действительно участвовал в роковой для него схватке. А узнав, что у этого летчика нет ног, немец долго ругался, досадуя за свое поражение…
После этого Сорокин участвовал во многих воздушных схватках.
Двадцатого августа 1944 года, возвращаясь с очередного боевого задания и еще находясь в воздухе, он услышал по радио голос командира полка:
— Гвардии капитан Сорокин Захар Артемьевич! Поздравляю с присвоением вам высокого звания Героя Советского Союза.
Он тотчас же радировал традиционный ответ советских воинов:
— Служу Советскому Союзу!
…В конце войны Захар Артемьевич Сорокин был переведен на Черноморский флот. К Дню Победы на его боевом счету было восемнадцать сбитых вражеских самолетов. Двенадцать побед он одержал, летая без ног.
Несколько мирных лет он прослужил еще в военной авиации, теперь уже в «земной» должности штурмана наведения, потом демобилизовался.
В последние годы он живет в Москве, занимается литературным трудом — написал несколько книг о дважды Герое Советского Союза Борисе Сафонове, о друзьях-однополчанах, о своем боевом пути.
Об Алексее Маресьеве Захар Сорокин узнал только после окончания войны, когда прочел книгу писателя Бориса Полевого. Ему очень хотелось встретиться с Маресьевым, но долгое время это не удавалось: когда Сорокин приезжал в Москву, Маресьев находился в отлучке. Наконец, мне удалось их познакомить. Встретились два настоящих человека. Теперь они видятся очень часто на заседаниях Советского комитета ветеранов войны.
Алексей Маресьев, ответственный секретарь этого комитета, а Захар Сорокин — член комитета.
КАПИТАН «РАКЕТЫ»
«Роковое» число
По Волге вихрем мчалась «Ракета». За зеркальными стеклами салона стремительно мелькали поля, деревни, перелески, глинистые яры. Кое-кто из любителей сильных ощущений вышел из салона и, вцепившись в поручни, стоял, подставив лицо навстречу штормовому ветру, рвавшему волосы и свистящему в ушах.
Иногда «Ракета», обгоняя медлительный караван барж, сворачивала с фарватера, ведь ей не страшны мелководье, перекаты, мели, она, можно сказать, парит над рекой.
…Вдруг «Ракета» остановилась. Выключили мотор п сразу стало очень тихо, только слышался надрывный плач младенца.
Авария произошла на полпути между Чебоксарами и
Илышкой. Навигация приближалась к концу, и на всегда оживленной водной дороге было мало судов. Как видно, «Ракета» засела надолго.
Капитан вышел к пассажирам объяснить создавшееся положение. В салоне, па руках у молодой женщины, истошно кричал завернутый в голубое одеяло ребенок.
— Что он надрывается? — спросил капитан.
— Голодный!
— Ну так покормите!
Смущаясь, молодая мать призналась, что у нее пет молока, а запастись им на дорогу она забыла.
Капитан опросил всех пассажиров. Ему предлагали самогон, домашний квас, вишневую наливку, боржом, но бутылки молока ни у кого не оказалось.
Он стоял на носу судна и гадал, где достать молока на середине широкой реки.
Вот прошлепал колесами по воде отживающий свой век пароходик, прошла самоходная баржа.
Кажется, есть! Навстречу медленно плывет небольшой плот, а на нем корова и двое мужчин.
Капитан крикнул в рупор:
— У вас нельзя достать немного молока?
— Чего-о-о? — послышался недоуменный ответ.
— Мо-ло-ка-а-а! Немного! Ребенку!
— Нет у нас. Корова больна. Везем ее к ветеринару…
Ребенок уже не плакал, а жалобно стонал.
«Ракета» медленно дрейфовала по течению.
Вдруг капитан заметил на крутом берегу стадо коров. Быстро раздевшись и схватив пустую бутылку, он бросился в холодную воду.
Минут через двадцать он плыл обратно, загребая одной рукой, а в другой держал бутылку с молоком…
Это был Михаил Петрович Девятаев.
Копечно, эту историю рассказал мне не он сам, а молодой матрос с «Ракеты» Леша, как видно, по- настоящему влюбленный в своего капитана.
…Когда я познакомился с Девятаевым, выяснилось, что он давно знает меня, так сказать, заочно.
— Я помню, как в тридцать четвертом году после спасения челюскинцев вы приплыли на специальном пароходе в Казань: Ляпидевский, Доронин, вы и человек десять челюскинцев. Я тогда учился в Казани в речном техникуме, в летную школу не удалось поступить. А как хотелось стать летчиком, как вы!.. Мечта осуществилась позднее, когда прозвучал по всей стране лозунг: «Комсомолец — на самолет!». Я стал истребителем. Только не очень долго пришлось летать на «ястребке»… Когда-нибудь расскажу…
В другой раз мы встретились в Горьком и решили пойти вместе посмотреть фильм «Судьба человека» по рассказу Шолохова.
Во время демонстрации картины Девятаев не произнес ни слова, а когда кончился сеанс, долго сидел задумавшись, потом попросил:
— Давайте посмотрим еще раз!
После просмотра молча мы пошли к пристани.
— Очень правильная картина! — сказал наконец мой спутник. — Правда, на самом деле было еще страшней! Видел я… И таких Соколовых встречал…
Почувствовав, что Михаилу Петровичу хочется поделиться воспоминаниями, я стал осторожно задавать вопросы.
— Я много, очень много видел, — тихо говорил он, медленно подбирая слова, что ему было совсем несвойственно. — Видел, как люди умирали под ногами эсэсовцев в грязных бараках. Видел, как голодные ползком подбирались к мусорным ящикам в надежде схватить горсть картофельных очисток, а гитлеровцы открывали по ним огонь с вышек. Видел, как травили людей собаками, вешали, расстреливали… И представьте себе, в аду, который не под силу описать даже Данте, с его великим талантом, я особенно полюбил жизнь и людей. Палачей на свете не так уж много. А люди вообще добры…
Некоторое время мы не разговаривали. Потом, не в силах, видно, молчать, он опять начал:
— Все началось у меня тринадцатого… Роковое это для меня число. Я родился тринадцатым ребенком
