— Григорий Александрович, а как вы мыслите, не атаковать ли нам турка прямо в халатах, какие вы с господами офицерами носите? Пока разберутся что к чему, мы их редуты захватить успеем.
Румянцев, как мог, воевал с этой привычкой лентяев носить вместо мундиров халаты. Конечно, никто в халате из шатра не выходил, вернее, старался не выходить, потому как и солдаты тоже посмеивались, но при любой возможности из формы разоблачались. А Потемкин так и вовсе норовил на голое тело надеть, находя в этом немалое удобство. Однажды это удобство позором обернулось, потому что обнаружив камергера вышедшим поутру справлять малую нужду в халате на голое тело, командующий заставил Потемкина сопровождать себя по лагерю пару часов. Рядом с подтянутым, хотя и немолодым и плотным Румянцевым Григорий Александрович в своем халате, который принужден держать обеими руками, чтобы от ходьбы не распахнулся, выглядел уморительно. Солдаты прыскали в кулаки, а Румянцев еще и заставлял Потемкина на быстром ходу нарочно руками размахивать, показывая где что находится.
Позору Потемкин натерпелся на всю оставшуюся жизнь, но от халата не отказался, хотя стал осторожней.
И лишь настоящая смелость и умение руководить людьми и приказывать помогли ему не только не потерять уважение солдат, но и завоевать таковое у пристрастного Румянцева. Когда Екатерина поинтересовалась тем, каково справляется с обязанностями Григорий Александрович Потемкин, отзыв Румянцева был самый положительный!
Но вот из Петербурга для переговоров прибыл еще один красавец — фаворит императрицы Григорий Орлов.
Потемкин не понимал: рад он такому повороту дел или нет. Ревновал к Орлову, хотя ни малейшего права на это не имел. Все право его состояло в том, что любил Екатерину иначе, чем сам Орлов, коленопреклоненно любил, а не хамски. Но она-то его…
Умный Потемкин с первой минуты понял, что худшего переговорщика императрица найти не смогла бы. Бунташная Москва отличалась от хитрых турок так же, как редька от бланманже. Разве Гришке Орлову с этакими хитрюгами совладать?
Он не знал, что отправляя Орлова на переговоры, Екатерина долго наставляла, чтобы уступил первенство в речах Обрескову — послу российскому у турок еще со времен Анны Иоанновны. Тот и во дворцах немало бывал, и в темнице турецкой сиживал (с чего сама война нынешняя началась), турок знал, словно собственную дворню, понимал, чего от них ждать и чем взять можно.
— Григорий Григорьевич, ты меня представлять станешь, а переговоры пусть Обресков ведет. А Румянцев тому подпорой будет.
Орлов хмурился и молчал, из чего Екатерина понимала, что поступит наоборот. Он, герой, спасший Москву, будет позади какого-то Обрескова, из которого по возрасту уже труха сыплется?! Может, еще и Румянцеву подчиниться заставит?
Глядя вслед уезжавшему Орлову, Екатерина вздохнула:
— Провалит переговоры.
Панин и Вяземский понимали, что она права…
Но все, в том числе и сама императрица, были немало довольны отсутствием совсем зарвавшегося после Москвы Григория. Вообразив себя не просто спасителем Первопрестольной, но и всего Отечества, он решил, что пора на трон. Катя никуда не денется, вот свернет шею туркам, а там и за Екатерину возьмется. Пусть только попробует отказать герою и брату героя!
Даже Иван Орлов из своего имения осаживал:
— Гришка, не теряй чувства меры! Не зарывайся!
Орлов выехал в Фокшаны так, словно император наносил визит другому императору. Огромная свита в роскошных экипажах, толпы слуг на все лады, кухня со множеством поваров, несколькими повозками гардероб князя… Казалось, половина Петербурга двинулась сопровождать фаворита в его поездке.
Орлов точно с ума сошел, ведь в Москву ездил запросто, а тут со всевозможными почестями. Неужто чувствовал, что в последний раз?
Давая ответный наказ Екатерине, коротко, но впечатляюще пообещал, показав здоровенный кулак:
— Коли с кем свяжешься без меня… вернусь, убью. Ты меня знаешь.
Екатерина только побледнела, затравленно глядя на фаворита.
Увидевший это замешательство Панин намотал на ус, хотя усов не имел. Теперь он знал, чем можно запугать императрицу… Когда ей понадобится сила против обезумевшего фаворита, Екатерина невольно согласится на все.
Орлов с сопровождающими отбыл, двор притих…
Румянцев, узрев этакую толпу, мигом превратившую боевой лагерь ни во что, ужаснулся:
— Григорий Григорьевич, располагайся со своим двором в Фокшанах, пожалуй, не то у меня лошади взбесятся.
Орлов и не собирался стоять бивуаком, небось в Фокшанах найдется хоть что-то приличное для императорского фаворита? Вообще, он был в себе уверен и даже играл милостивого государя, упивавшегося своей властью. Ведь тот, у кого власти много, может позволить себе быть милостивым и даже… скромным. Правда, скромность в понимании Орлова ныне означала только отсутствие императорского двора, но не более.
Григория «повело», как только увидел сухонького, совершенно седого, изможденного темницей и неприятностями Обрескова. У Румянцева тот ожил, стал на человека похож, а приехал ведь вовсе скелетом. Потемкин сгоряча предлагал за каждый потерянный Обресковым в плену фунт вырезать по турецкому городу, чтоб помнили, как с русскими послами обходиться следует.
А вот Орлову посол не понравился прежде всего своей осторожностью. Турки, верные своей тактике, на переговоры не торопились; Орлов уже в Фокшанах, а их все не было. Григорий, и без того злой, что пришлось тащиться по грязи и дурным дорогам (отвык за время фаворитства), грозил вовсе отказаться разговаривать. Турки чего-то ждали, видно, изменения положения в свою пользу. Не дождались, но в Фокшаны приехали на месяц позже назначенного. А потом выяснилось, что вместе с турками за стол сядут пруссаки да австрияки.
— А эти к чему?!
Но турки сделали вид, что недовольства русского представителя не заметили.
— Тогда со мной сядет вон… Потемкин!
К чему ему Циклоп и не знал, но уже понял, что турки одного имени одноглазого генерала пугаются.
Так и было, Орлов даже поинтересовался:
— Чего это они тебя так боятся?
— Пощипал малость, они же не умеют с головой воевать…
Объяснять не стал, но фаворит и не спрашивал, у него с первых дней начались стычки с Румянцевым.
Потемкин не хуже остальных видел, что Орлов своей надменностью и наскоком провалит переговоры, ему бы порадоваться за будущую неудачу, но каким бы ни был Потемкин, подлецом он не был точно. Чувство ответственности взяло верх, сам пришел к Орлову:
— Григорий Григорьевич, дозволь поговорить?
Орлов, уставший от непривычного противостояния с окружающими, от отсутствия восхищенного шепота, оваций, поклонения, даже обрадовался бывшему приятелю, хотя когда тот был в Петербурге, как и Екатерина, его вроде и не заметил.
— Заходи, Циклоп. Не зови меня по отчеству, небось еще не забыл, как мы в гвардии пивали и баб щупали вместе?
Потемкин был серьезен: завтра настоящие переговоры начнутся, с Орловым хотелось поговорить по делу.
— Григорий… ты с турками осторожней, не смотри, что они мира просят, они столь коварны, что могут
