Будем снимать эпизод заново!
Рослые сотрудники подхватили истерично кричащую женщину под руки и поволокли прочь.
— Пора… — сказал Чигур.
И одновременно нажал на обе защелки кейса.
Казалось, в студии ничего не произошло. После короткой паузы ведущий, улыбаясь, затараторил:
— Итак, мы снова в студии, и тема сегодняшнего разговора…
Но регистратор знал: прямо здесь и сейчас происходят события, определяющие судьбу целого мира.
Гильза ощутил это по вдруг ослабевшей хватке Паутины. Мигом позже он и сам смог наблюдать небывалую картину.
Неизвестно откуда, из какой-то геометрической точки, зависшей у края хрустального зала, посыпались в пространство ослепительные оранжевые искры. Они покружились завораживающей спиралью — и вдруг ринулись на серые щупальца Паутины. И Гильза всем своим несуществующим телом ощутил ужас, охвативший врага. Он даже рассмеялся тяжелым, мстительным смехом:
— Ну, что, съела, сволочь?..
Искр становилось все больше, они кружили над коконами, действительно напоминая стаю каких-то насекомых.
— И вправду — осы! — восхищенно пробормотал Гильза.
И произошло то, чего так боялись малочисленные защитники этого мира: темные живые мешки стали вдруг вздуваться, словно какие-то кошмарные нарывы. Они увеличивались, болезненно сокращались — и лопались.
Мириады крохотных черных точек брызнули в разные стороны. И в тот же миг закружились в оранжевом вихре: разгораясь все сильнее, искры-осы окружали новорожденных «пауков», уничтожая их быстро и, видимо, с удовольствием.
И тут Паутина пришла в настоящую ярость. И на этот раз ее удар был сокрушительным. Наверное, Гильза отключился на какое-то время. Потому как, обретя вновь способность понимать происходящее, увидел, как Паутина яростно теснит еще недавно торжествовавших ос.
Только теперь стало ясно, что их, все же, слишком мало. Теперь отбивались уже они, окруженные со всех сторон плотными черными сгустками. Их рой быстро таял, и через минуту грозил исчезнуть окончательно.
Это был момент отчаяния. Казалось, ничего не оставалось, кроме, как обреченно прошептать:
— Конец…
— Контакт! — сказал Сан Саныч, ловко подсоединяя свой «амперметр» к проводкам, торчащим из нутра распотрошенного приборного щита. Паренек в униформе издал какой-то нечленораздельный протестующий звук, но было уже поздно.
Щелкнули зубчики маленького «крокодила» — и тут же, во всем здании телецентра явственно моргнул свет.
— Упс! — испуганно произнес паренек. — Что это было?!
— Ничего особенно, — невинно отозвался Сан Саныч, отсоединяя свой «амперметр» и пряча его в коробку с инструментами. — Проверьте — все должно работать.
— Но как? — недоверчиво произнес паренек. — С чего это оно будет работать? Ну-ка, сейчас…
Он защелкал пластинками предохранительных выключателей. В глубине щита что-то низко загудело.
— Слу-ушайте, да вы просто гений! — восхищенно воскликнул паренек.
— Не стоит преувеличивать, — сдержанно улыбнулся Сан Саныч, закрывая ящик с инструментарием. — Ну, все, мне пора.
Сан Саныч кое о чем, все же, умолчал. Так как нечто необычное действительно имело место.
В один миг во всем телецентре по необъяснимой причине разом вышли из строя все sim-карты одного-единственного мобильного оператора. Во всем здании раздались десятки досадливых и возмущенных восклицаний.
Но эта досада не шла ни в какое сравнение с эффектом, который произвело это событие в невидимом людям мире.
Злобные черные всполохи, расправляющиеся с малочисленными искорками эфирных ос, вдруг замерли. Нервно задергались, словно потерялись вдруг ориентацию в пространстве — и заметались меж стен, бешено и хаотично.
Для обессиленного Гильзы не было более приятного зрелища, чем эта агония безликого черного врага.
Паутина не потеряла силу, вовсе нет.
Она потеряла разум. Разум, оставшийся в другом, тяжелом и осязаемом мире, рассеянный меж обладателей умерших теперь мобильников. Наверное, Паутина быстро перераспределила бы свой интеллект меж множеством абонентов за пределами телецентра. Возможно, на это потребовались бы какие-то минуты, может, даже секунды.
Но этих секунд у Паутины уже не было.
Ведь в один-единственный миг вся эта эфирная мощь, все эти миллионы злобных черных тварей, оказались бессильными против небольшого роя сверкающих искрами хищников.
Осы начали свое безумное пиршество. Казалось, искры разгораются все сильнее, двигаются все резче и агрессивнее. Наверное, они действительно набирали силу, пожирая странную, эфемерную плоть своего природного врага.
Паутина таяла.
Гильза заворожено следил за представшей ему картиной. У него попросту не осталось сил ни на что другое…
Наверное, он так и продолжал бы следить за этим торжеством одного вида эфирных сущностей над другим. Но вдруг все его существо пронзила новая волна боли.
Это было так неожиданно, что на какое-то время он совершенно потерял над собой контроль. Он метался в хрустальных стенах, присоединившись к агонии своего врага.
Только какое-то время спустя, стало ясно: осы не делают различия между Паутиной и тем серым потоком, который оседлал сейчас его разум. И то, и другое имело одну и ту же природу, а потому часть разъяренных хищников взялась теперь и за него самого. И теперь гибель каждого крохотного существа, входящего в огромную колонию, отзывалось в нем так, словно куски плоти вырывали из него самого.
— Черт! Черт! — заорал Гильза, не зная, как бороться в этой болью, что предпринять и куда деваться.
В какой-то счастливый миг он вспомнил о своем теле, оставшемся в том, реальном и осязаемом мире, о собственных пальцах, судорожно сжимающих рукоятку с тянущимся из нее проводом.
Это было не так-то просто — откинуть несуществующим пальцем несуществующую скобу и вдавить кнопку несуществующей эфирной катапульты.
В последний миг, когда боль уже стала невыносимой, его с неслыханной силой вышвырнуло из эфира.
Над головой медленно набирало цвет небо…
Нет, не небо — обыкновенный потолок, с обыкновенными лампами дневного света. Но каким же родным казался этот реальный, струящийся из светильников свет!
— Эй, парень, ты жив?! — донесся откуда-то обеспокоенный голос детектива. — Если слышишь меня — отзовись! Кивни, моргни — хоть что-нибудь!
Гильза чувствовал, что не может пошевелиться. Ни кивать, ни моргать, и уж тем более, говорить сейчас не было сил. Но в одном он не мог себе отказать.
