пограничных стычках с сарацинами, с нашими добрейшими соседями.
— Это так грустно, — сказала Мириам, глядя на гробы с мертвыми рыцарями. Альфред поднял глаза, тоже бросил взгляд на мертвецов и произнес:
— Боюсь, будет только хуже. Султан собирает войска. Эмиры и шейхи становятся все наглее. И может настать такой день, когда у меня совсем не останется воинов, чтобы защитить этот замок.
— Неужели враги смогут захватить наш дом? — От этой мысли Мириам поежилась. Муж заметил промелькнувшее выражение ужаса на ее лице, обнял ее нежно и произнес:
— Не бойся, Мири, пока я жив, этого не случится.
Бегство барона
Полтора десятка монахов, одетых в широкие плащи с капюшонами, неспешно приближались к захваченному мусульманами монастырю. Стражник на башне вынужден был высунуться из-за каменных зубцов караульной площадки, чтобы лучше разглядеть путников. Зачем они идут? Неужели не знают о том, какая участь постигла всех тех христиан, которые оставались в монастыре после того, как мусульмане ворвались внутрь? Караульщик на башне не успел удивиться, когда плащ одного из монахов распахнулся, и стремительный стальной болт, вылетевший из арбалета сира Эдварда, попал стражнику в левый глаз. Стражник умер тихо, не успев даже вскрикнуть.
Над воротами сарацины поставили еще трех караульных, но, удачно сняв часового на башне, христиане смогли подобраться совсем близко. Лучшие стрелки барона Карл и Роберт выстрелили одновременно, и один стражник рухнул с болтом в горле, а другой — в сердце. Старому Жюсьену повезло меньше: он чуть промедлил, и его болт ударил третьего стражника в правый бок. Падая, этот последний страж ворот закричал и тем предупредил сарацин об опасности. Скрываться стало невозможно. Уже не таясь, барон отдал приказ, христиане сбросили ненужные более монашеские плащи, обнажили оружие и пошли на штурм.
Атакующие христиане быстро перелезли через полуразрушенную монастырскую стену и заняли башенку над воротами, откуда арбалетчики могли хладнокровно расстреливать сарацин, выбегающих во двор.
Вечерняя заря занималась на западе, вверху сквозь редкие просветы в тяжелых серых облаках левантийской зимы проглядывали лучи заходящего солнца, окрашивая облачные подбрюшья зловещим багровым цветом. После утреннего дождя было холодно, желтоватая глинистая почва пропиталась влагой, дул сырой ветер. Хорошо еще, что сейчас дождя не было. Адельгейда, охраняемая двумя оруженосцами ее отца, наблюдала за происходящим с вершины холма. Отсюда открывался вид на разграбленный сарацинами монастырь с его водяной мельницей у ручья, со странноприимным домом, церковью и коновязями, на разрушенные стены и выжженные сады вокруг. Вражеская армия прошла здесь совсем недавно. И ничего из разрушенного еще не поправили. Плотнее надвинув капюшон черного монашеского балахона, Адельгейда куталась под ним в роскошный и очень теплый палантин своей погибшей матери, расшитый золотом и подбитый мехом куницы.
Несколько сарацин выскочили во двор монастыря с саблями в руках. Но сир Эдвард и его стрелки уже держали арбалеты заряженными. Первый сарацин пал сразу, другой отскочил к стене и прикрылся своим небольшим круглым щитом, но болт все равно нашел брешь в защите и пронзил ему правый бок. Раненый развернулся и побежал вдоль стены, но следующий болт, пробив чешуйчатый панцирь, вонзился глубоко в печень, войдя между нашитых стальных пластинок, и сарацин рухнул лицом в грязь.
А у арбалетчиков сира Эдварда в запасе оставалось еще достаточно болтов. Хорошо бы уметь так замечательно стрелять из арбалета, как дядя Эдвард, младший брат ее отца, подумала Адельгейда. Хотя от отца она знала, что убийство врагов на расстоянии не одобрялось старыми рыцарскими обычаями и святой церковью. Но, поскольку сарацины всегда полагались больше на действенность стрел и катапульт, чем на своих бронированных федаинов, то и христиане Святой Земли научились действовать точно также.
Усатый турок с арбалетом высунулся из стрельчатого окошка странноприимного дома, быстро выстрелил и нырнул обратно, очевидно, чтобы перезарядить свой арбалет. Адельгейда увидела, что возле коновязи завязалась схватка. Сарацины пытались прорваться к своим лошадям, но несколько рыцарей в тяжелой броне во главе с ее отцом уверенно сдерживали их натиск: ржали лошади, сверкали клинки, слышались крики умирающих.
Сарацины терпели поражение. «Их нельзя брать в плен, лучше сразу убить», — думала Адельгейда, нервно перебирая тонкими пальцами полы плаща. После того, что они сделали с ее матерью и старшей сестрой, и, если бы отец со своими рыцарями вовремя не отбил захваченный врагами во время очередного штурма донжон, то сделали бы и с ней, в сердце девушки поселилась лютая ненависть к этим людям.
Замок барона люди султана Бейбарса штурмовали непрерывно в течение трех недель, главное вражеское войско давно обошло его и двинулось дальше к побережью, но сарацинские штурмовые отряды продолжали штурм с прежним усердием. У них были катапульты и длинные осадные лестницы. Замок крепко держался. Только подкоп, обрушивший часть стены, помог сарацинам ворваться в твердыню в первый раз. Но тогда их отбросили, потому что у барона еще оставались могучие боевые кони, которые, прикрытые кольчужными попонами, пронесли своих всадников через ряды противников и даже позволили сокрушить две из четырех катапульт. Но осаждающих было слишком много, и их длинные пики сделали свое дело: из той атаки в замок вернулись всего три всадника.
Новый штурм был ужасен. Сарацины пошли на приступ сразу с двух сторон. Пока барон с рыцарями оборонял главные ворота, сарацинская пехота, используя брешь от подкопа, ворвалась в замок и захватила среднюю башню южной стены, отрезав донжон от основных сил осажденных. Трое рыцарей, несколько оруженосцев и десяток сержантов не смогли удержать двери, а арбалетчики с верхней площадки были не в силах перестрелять всех врагов, когда страшная, вооруженная до зубов толпа сарацин, подмяв под себя защитников, хлынула в главную башню.
Адельгейда спряталась за гобеленом, и это спасло ей жизнь, но она видела все. Оцепенев от страха, она смотрела, как сарацины насиловали ее мать и старшую сестру. Она навсегда запомнила и тот ужасный момент, когда отец со своими рыцарями прорвался в покои донжона, весь перепачканный кровью, с безумными от гнева глазами. За считанные мгновения он зарубил длинным мечом пятерых насильников, но двое уцелевших успели перерезать горло обеим женщинам прежде, чем смерть нашла их самих…
Два дня назад, после того, как была отбита очередная атака, отец Адельгейды собрал всех оставшихся защитников замка и объявил, что пали все окрестные христианские твердыни, и помощи ждать неоткуда, а без подкрепления дольше удерживать полуразрушенную крепость они не смогут. Было решено прорываться к Акре. Под покровом ночи пятеро рыцарей, шестеро оруженосцев и восемь арбалетчиков, взяв под свою защиту Адельгейду, единственную уцелевшую дочь барона, покинули замок по подземному ходу.
Пешком, набросив поверх доспехов черные монашеские плащи, люди барона навсегда оставили свой замок. Развороченная камнями катапульт верхушка донжона еще долго была видна за спиной на фоне звезд. К утру ветер нагнал облаков, и пошел сильный дождь. Вода лилась с неба потоком, и продрогшим христианским беженцам казалось, что это сам Господь оплакивает скорбную участь королевства христиан. После изнурительного пути под дождем они нуждались в еде и отдыхе, но вся местность, через которую они продвигались к Акре, уже перешла под контроль мусульман. Промокшим насквозь беглецам было необходимо обогреться, пополнить провизию и найти лошадей. Потому барон и решился отбить этот небольшой монастырь.
Усатый турок перезарядил арбалет и высунулся снова, но его тут же отбросило от окна назад: пущенный сиром Эдвардом болт врезался турецкому арбалетчику в переносицу. В этот момент христианские рыцари прикончили последнего сарацина у коновязи и ринулись к дверям странноприимного дома. Несколько сарацинских лучников попытались стрелять по ним из узких стрельчатых окон второго этажа, но их быстро сразили болты людей Эдварда.
