Охваченные смятением преподаватели почувствовали полную растерянность. Но дверь неожиданно открылась, и в комнату вошел Андрей Андреевич, тот самый преподаватель, который — Марина мгновенно его узнала! — вел в прошлом году у третьекурсников семинары по истории России восемнадцатого века. В руках у него была самая несвойственная для него вещь на свете — бутылка шампанского. Следом за ним шла девушка в белом платье.
— Сюрприз!
— У нас сегодня свадьба!
— После загса мы решили заглянуть на родную кафедру!
Преподаватели заволновались, кинулись обнимать новобрачных, побежали ставить чайник, бросились вытаскивать заначки, доставать коробки с конфетами, заспешили на поиски коллег. О двух кандидатах в секретари мгновенно забыли. Кафедру истории России наполнила атмосфера праздника.
«Остаться или уйти? — подумала Марина. — Шампанское это, конечно, неплохо, но вряд ли я — тот человек, которого Андрей Андреевич очень хотел бы видеть на своей свадьбе».
Она вопросительно взглянула на Бориса. Тот был мрачен. Бросив несколько унылых взглядов на новобрачных, он буркнул: «Ну, хоть кому-то эта подделка принесла счастье!», развернулся и едва ли не бегом покинул кафедру.
Что заставило Новгородцева так поспешно удалиться и что означала брошенная им фраза, так никто и не понял.
42
Нинель Ивановна домыла всю посуду, вытерла, расставила по полкам и на цыпочках прошла в большую комнату. Муж не любил, когда ему мешают работать, но Нинель Ивановна ужасно по нему соскучилась за год, проведенный в женской колонии. С пересмотра дела о поджоге N-ского архива, истинный виновник коего, похоже, никогда не будет найден, минуло три месяца. Гардеробщица и бывшее светило лжеистории подали заявление в загс тотчас же после выхода невесты на волю. Под давлением общественного мнения расписали их на следующий же день. Бракосочетание бывших заключенных, познакомившихся на следствии во время очной ставки, стало главной темой светской хроники. Гламурная пресса после свержения царского режима стала даже более популярна, чем в «нулевые».
Пока пара, познакомившаяся на почве интереса к заговорам и разоблачениям, временно разбившись, пребывала за решеткой, некто неизвестный и лишенный представления о честности использовал фамилию любимого Нинели Ивановны, чтобы опубликовать пару книжонок и продать их обманутым читателям огромным тиражом. Филиппенко не стал подавать в суд — все, что связано с судами, он отныне терпеть не мог. Поддельные сочинения помогли Александру Петровичу выйти на свободу — так и на том им спасибо!
Кроме прочего, в глубине души Филиппенко надеялся, что две опубликованные самозванцами брошюрки помогут ему поддержать былую славу. Но, увы, не тут-то было! Оказалось, что альтернативная история совершенно потеряла популярность. Даже сын Нинели Ивановны заявил, что не желает более даже слышать о масонских заговорах и злокозненных Романовых, сокрывших от народа настоящие события: «Сначала историчка в школе, теперь вы! Задолбали!»
Слава диссидента, окружавшая Александра первый дни после стихийного освобождения, тоже быстро улетучилась. Новостным агентствам было больше нечего про него рассказывать. Политические проекты Александра не получили должного развития: на выпавший из рук Лжедмитрия сладкий пирог власти слетелись другие птицы — куда более умелые, богатые, цепкие, чем Филиппенко. Одним словом, вышло так, что, решив проблемы с законом, Александр оказался лицом к лицу с безработицей.
Как приятно было видеть мужа выбранного, кажется, еще тогда, по книгам, до безумно романтичного знакомстве в гардеробе N-ского архива, где он появился с эротичной бородой, в загадочном плаще! И как горько — наблюдать за его страшными метаниями в поисках какого-то другого пути в жизни, заработка, поприща! Нинель — она теперь служила гардеробщицей в одном НИИ, набитом инженерами — советовала мужу стать писателем, фантастом, например. Тот жутко оскорбился и ответил, что науку никогда не бросит. Так что жили пока только на зарплату, получаемую Нинелью. Филиппенко обещал, что он вот-вот начнет работать и тогда уж свернет горы, принесет в семью вагоны золота. И вот сегодня утром, Александр, объявив, что отныне посвятит себя теоретической физике, впервые за три месяца уселся за бюро, взял ручку и бумагу.
Гардеробщица тихо приблизилась к мужу. Обняла его мощную спину, нежно приникла к нему, зарылась носом в слегка поседевшую шевелюру. А потом из-за плеча взглянула на листок, лежавший перед Филиппенко. Там было написано:
то есть при конституционном режиме скорость газа прямо пропорциональна времени его нагревания.
Этот закон мог бы перевернуть мировые представления о физике, но догматичная Французская Академия (ранее волюнтаристски запретившая ученым поиск вечных двигателей) в сговоре с католической церковью, заинтересованной в сохранении своих тайн и переполненной ненавистью к представителям нетрадиционной сексуальной ориентации (Люссак был геем) воспрепятствовали развитию идей французского ученого.
Известно, что период колебания груза на пружине рассчитывается по формуле:
Очевидно, что
Отсюда получаем число ?:
Между тем, советским людям в течение семидесяти лет морочили головы, заставляя их повторять, что это число равняется 3,14. Этот факт весьма любопытен, учитывая, что 1314 год — это год расправы над тамплиерами, год казни Жака де Моле, проклявшего французских государей!
Так же интересны результаты, которые можно получить при перемножении удельной теплоемкости биссектрисы и времени, в которое наполнится ванна с маленьким отверстием…»
— Любимый! — нежно шепнула Нинель Ивановна. — Да ты же просто гений! А скажи, удельные князья и теплоемкость как-то связаны?
