25
Матвей тщательно побрился, ополоснул лицо лосьоном и подушился дорогим парфюмом. Затем отправился в гардеробную, снял с себя длинный махровый халат с капюшоном и из огромного зеркального шкафа достал сорочку и строгий костюм в полиэтиленовом чехле. Когда он оделся, в комнате появилась Наталья. Она заехала за ним, чтобы затем вместе отправиться в картинную галерею на открытие выставки. С материнской заботой сестра помогла ему аккуратно завязать галстук.
— Только веди себя там прилично, — предупредила она.
— Почему ты решила, что я стану вести себя неприлично? — усмехнулся Матвей.
— Так, на всякий случай. Не нравишься ты мне последнее время.
— Да что ты говоришь!
— Да. Я же вижу, что ты до сих пор сохнешь по этой художнице.
— Ничего подобного.
— Тогда зачем ты идешь на эту выставку? Из любви к изобразительному искусству?
— Ну конечно.
— Ты просто мазохист. Она отшила тебя, понимаешь? Самое разумное, что ты теперь можешь сделать — как можно скорее забыть о ней и найти более достойный объект для ухаживаний. Помнишь Ларису Шульман? Ну помнишь ведь. Она еще твою квартиру проектировала…
— Угу, припоминаю, — согласился Матвей, смутно догадываясь, к чему она клонит.
— Известный, преуспевающий дизайнер, моя приятельница к тому же! Хорошая, здравомыслящая евреечка. Правда, лет ей уже… за тридцать, но зато с головой все в порядке. По крайней мере, это человек нашего круга.
Матвей вздохнул, закатив глаза. Наталья нахмурилась.
— Хватит пыхтеть, — строго сказала она. — Я признаю, что в этой ситуации есть большая доля моей вины. Вот что бывает, когда идешь на поводу у эмоций. Но я же не предполагала, что у нас с этой Любой будут проблемы.
Матвей возмутился:
— Господи, Наташка! Ты хоть сама себя слышишь?! Говоришь о ней так, как будто она — твоя подчиненная! И вообще, я не пойму, какие у нас с Любой проблемы? То, что она не хочет со мной разговаривать — это моя проблема. И только моя. Потому что я повел себя, как последний идиот. Вместо того чтобы спокойно во всем разобраться, взял и оскорбил ее. Хотя в одном ты права: нельзя идти на поводу у своих эмоций. И, пожалуйста, не надо мне больше навязывать своих Ларис и прочих… Я сам разберусь со своей личной жизнью.
— Только учти, что помимо твоей личной жизни есть еще жизнь твоего ребенка.
…В картинной галерее Люба, в вечернем платье и меховой пелерине, накинутой на плечи, стояла на немыслимой высоты тоненьких каблуках и встречала первых посетителей выставки.
Новый год она встречала у Ольги Князевой. Как всегда был обильный стол, море разнообразной выпивки, Полина и Ангелина бесчинствовали по всему дому, а среди ночи они все вместе выходили во двор с фейерверками и шампанским.
Ей вернули деньги, которые обманом отнял у нее Поляков. Часть из них Любка перечислила в фонд борьбы со СПИДом, а остальные — положила на счет в банке. Она хотела купить себе квартиру, да и на устроение выставки нужны были некоторые средства. Теперь ей показалось неудобным пользоваться Ольгиной добротой.
Князева позировала перед камерой, рассказывая о творчестве своей подруги. Она не забыла поведать в интервью о том, что совсем недавно Любовь Перфилова, как человек неравнодушный к проблемам государственным и общечеловеческим, выполняя свой гражданский долг, перечислила крупную сумму денег в фонд борьбы со СПИДом. «Насколько бы улучшилась наша жизнь, — вещала Княгиня, стреляя бесовскими зелеными глазами в объектив, — если бы все люди на земле были такими, как Люба Перфилова». Под конец интервью она добавила, что в скором времени заработает сайт, на котором всегда можно будет найти информацию о ближайших творческих планах Любы.
Присутствующие здесь же газетчики щелкали фотокамерами — снимали молодую местную знаменитость Любовь Перфилову для своих статей. Остальную публику составляли приглашенные — бывшие Любкины клиенты, их знакомые и знакомые Ольги Князевой. В целом набралась приличная толпа. Всех было необходимо угостить — в том числе и репортеров. (Куда ж от них деваться?) Для этих целей чуть в стороне был накрыт стол: шампанское, водка, тарталетки с красной икрой, мясная нарезка, фрукты — все честь по чести.
Матвей пришел на выставку, разумеется, вовсе не ради картин. И с первых же минут почувствовал себя среди всех этих людей настоящим идиотом. Это неприятное чувство все нарастало, пока он не подошел к столу и не выпил рюмку водки. На него устремились недоуменные взгляды публики, безусловно продвинутой в плане изобразительного искусства, ибо это был моветон, так как отмашки к пьянке еще никто не давал.
Наталье было больно и одновременно неловко на него смотреть — обещал же вести себя нормально. Но тут к ней подошла Лариса Шульман, хозяйка собственного дизайнерского бюро, обожавшая мероприятия подобного плана, и у Натальи появился повод, чтобы окликнуть брата-дебошира и вернуть его в нормальное русло.
— Матвей! — обрадованно воскликнула Лариса, будто удивляясь их встрече. — Как я рада тебя видеть!
Из этого Матвей быстро сделал вывод, что случайная встреча с Шульман была заранее спланирована Натальей. Не зря же она некоторое время назад устроила ему своеобразный пиар иудейских добродетелей своей приятельницы.
Он мило улыбнулся моложавой и шикарно одетой Ларисе, которой навскидку нельзя было дать больше двадцати пяти, и враждебно покосился на сестру. В этот момент он ужасно сожалел, что Максим не смог пойти с ними — сейчас его присутствие было бы весьма кстати. Во-первых, он отвлек бы внимание Натальи, а во-вторых, с ним можно было бы запросто выпить. Не то чтобы Матвей хотел напиться здесь, просто его взгляд постоянно устремлялся в сторону, где находилась Люба — в своем облегающем платье с хорошенькой пушистой шкуркой на плечах. Чертовски соблазнительная и одновременно такая отчужденная, недосягаемая, как далекая галактика… От этого Матвею становилось не по себе. Он не понимал, какого лешего тут толкутся все эти люди. Может быть, действительно, нажраться до изумления и разогнать всех к едрене фене? Чтобы они не мешали его общению с прекрасным, то есть с Любой Перфиловой.
Любка тоже была просто сама не своя — от такого количества народа, разговоров, присутствия журналистов и, главным образом, от того, что где-то здесь, неподалеку находился Матвей Акимов. Периодически она, сама того не желая, бросала короткий взгляд в его сторону. Она не могла не заметить рядом с ним незнакомую женщину в роскошном наряде.
— Акимов здесь, — тихо сказала Любка Князевой. — С какой-то бабой.
— А, это? Это Лариса, дизайнерша, которая проектировала мою хатку.
— Вы с Матвеем так и не помирились?
— Я с ним не ссорилась. Это он — со мной. И, похоже, его есть кому утешить.
— Слушай, а мне тут на днях Вадик, сволочь такая, звонил. Представляешь! Прости, говорит. Люблю, говорит. Лучше тебя никого нету, говорит… Он без меня уже двух баб сменил — все ни с кем ужиться не может…
— И что ты теперь? — равнодушно поинтересовалась Любка.
— Вот я и не знаю. Вообще-то Вадька — неплохой мужик. Он ведь сейчас не пьет, дела у него пошли в гору. Может быть, простить его, как думаешь?
За руль Наталья Матвея не пустила. Все-таки он выпил на презентации и, вообще, «был не в себе» — так она определила его душевное состояние. Сказала, что отвезет его домой и останется у него ночевать. Матвей не нашел, что возразить. По правде говоря, ему стало на все наплевать — такая апатия навалилась, что просто не хотелось ничего. Он покорно сел на заднее сиденье и закурил.
