— Что за глупость ты городишь? — Перегудов вскочил. — Найду я тебе такого женишка, что твои мымры от зависти сдохнут!
— Ну а пока не найдешь — с кем хочу, с тем и флиртую! — И Наденька, хлопнув дверью, выскочила вон.
Иван Никанорович только вздохнул. Конечно, юность — в голове ветер. Но ведь на то и родители даны, чтобы любимое дитя обустроить. Хорошо Авдотье мечтать о титулованном зяте! Да ведь все богатые графы друг за дружку с колыбели сосватаны. Простому дворянину-то в их круг нелегко пролезть. Только если отдать свои денежки им на растерзание. Это, выходит, придет какой-нибудь Шишмарев да и начнет средства перегудовские проматывать, прокучивать да проигрывать. Нет уж — не для того Иван Никанорович их собирал! Бог с ней, с мечтой о титулованных-то! А раз Перегудов за дочкой триста тысяч дает, значит, и женишок обязан быть богат. Деньги должны идти к деньгам.
Из папенькиного кабинета Наденька вылетела, словно вихрь. В коридоре наткнулась на Сашу. Та как раз несла Ивану Никаноровичу венецианское зеркало. Руки у Саши тряслись от напряжения — а ну как уронишь, разобьешь?.. И тут, словно на грех, Наденька в коридор вылетела да и врезалась прямо в нее. Саша пошатнулась, и зеркало выпало из рук. Осколки брызнули по всему полу.
Из кабинета выбежал Иван Никанорович. Взглянул на осколки и побагровел. Глаза налились гневом:
— Ах ты, дрянь! Ах ты, мерзавка! Да я тебя на конюшню. Засеку до смерти!
Саша от ужаса застыла как вкопанная. И глаза закрыла и голос потеряла. Беда-то какая! Запорет ведь…
И вдруг из конца коридора донесся злобный голос Наденьки:
— А это не Сашка виновата! Я ее специально толкнула!
— Ах ты, дрянь! — рявкнул Иван Никанорович теперь уже на дочку. — Эта вещь тысячных денег стоит!
Но дочь была не из пугливых:
— А ты с женишка богатого деньги возьми. В уплату за меня!
И, зло засмеявшись, Наденька побежала к себе. Потом обернулась и крикнула:
— Сашка, иди за мной!
Саша все еще в ужасе взглянула на дяденьку. Но тот только сплюнул:
— Что застыла, мерзавка? Беги к хозяйке! Да по дороге Авдотью Самсоновну ко мне кликни. Придется нам по магазинам ехать — новый подарок из-за вас, дурищ, искать.
В Наденькиных покоях, как всегда, было жарко натоплено. Сестрица-хозяйка сидела у столика, разложив новый бюварчик, недавно подаренный маменькой. Наденька писала, от старания высунув язык. Но все равно что-то ей не нравилось. Она скомкала один лист, потом другой. Спихнула их на пол, потом, озлясь, туда же бросила сломанное тонко заточенное гусиное перо, за ним другое — будет чем заняться слугам — покои барышни убирать.
Саша, неслышно вздохнув, посмотрела на чернильные брызги, усеявшие половичок ручной работы. Действительно, чего жалеть чужой труд — мастериц в барских усадьбах множество: из их ловких рук любой узор выйдет — хоть половик, хоть коврик. Что барское семейство пожелает — то и будет. Вот только слепнут мастерицы еще в девушках от непосильного труда…
— Что встала, Сашка! — Наденькин голос вернул Сашу на грешную землю. — Собирайся скорее. Пойдешь к месье Шварцу. Я тебе и адрес записала. Отнесешь письмо. А на словах передашь, чтоб он завтра же меня на Тверском бульваре ожидал. В полдень я кататься поеду. Да скажи, чтоб оделся приличнее. Я не могу с оборванцем на людях показываться.
Саша вспыхнула, будто Наденька ее саму обозвала оборванкой. Какая же все-таки сестрица неблагодарная! Конечно, когда в богатстве да холе живешь, и в голову не придет, что любая одежка денег стоит. А коли господин Шварц беден, откуда ж ему взять шубу соболью?..
На бумажке аккуратненьким почерком Наденьки было выведено: «Дом купца Лыкова напротив нового Алексеевского монастыря, что у Красного села».
— Это ж какая даль! — покачала головой Саша.
— Брать наших лошадей не смей! Нельзя, чтобы кто узнал о твоем вояже, — распорядилась Надя. — Возьми извозчика!
— Откуда ж у меня деньги?
— Ничего-то у тебя нет! — в сердцах буркнула Надя и вынула полтинник. — Бери да не мешкай: вернись, пока родители по магазинам ездят!
— Ох, Наденька… — Саша опустила глаза. — Неужто ты хочешь поблагодарить господина Шварца? Или может, ты… влюбилась в него?..
— Еще чего! — усмехнулась Надежда.
— А что? Он же такой смелый и добрый. Кто б еще к неизвестным девицам на помощь пришел? К тому же талантливый. В такого и влюбиться не грех.
— Много ты в любви понимаешь! — фыркнула Наденька. — Может, ты в него сама влюбилась? Да уж куда тебе! У тебя даже имя, не поймешь какое — Сашка. То ли девка, то ли парень. И о чем только думали твои родители, можно подумать, на твои именины настоящих женских имен не нашлось!
4
Саша соскочила с извозчичьих саней и огляделась вокруг. Красное село на самом-то деле уже давно не село, а московская окраина. Правда, года четыре года назад, в 1836 году, окраина обрела вторую жизнь — вокруг Красного озера в Красном селе разместился женский Алексеевский монастырь, который переселился сюда совсем не по своей воле. Сия обитель уже лет триста стояла в самом центре Первопрестольной совсем недалеко от Знаменки, на которой проживало семейство Перегудовых. Но несколько лет назад на месте Алексеевского монастыря решено было заложить величественный храм Христа Спасителя в честь победы русского оружия в войне 1812 года. И вот женский монастырь выселили с насиженного места, переведя на окраину. Среди москвичей ходили слухи, что переселение не прошло гладко. Говорили даже, что мать настоятельница монастыря в сердцах изрекла: «Не будет ничего стоять на этом месте!» Вот с тех пор ничего пока и не стоит — все строят и строят новый собор и конца этому строительству не видно.
А женский монастырь в Красном селе стал красивым городком — с четырьмя церквями, сотнями монастырских келий, приютскими и странноприимными домами, больницей и богадельней, обширным ухоженным садом и, конечно, кладбищем. Москвичи в новый монастырь валом повалили, тем более что при монастыре была иконописная мастерская, где можно было приобрети благословенные и намоленные монашками недорогие иконы. «Так что, — думала Саша, — где же еще жить бедному художнику, как не рядом с таким монастырем, где приветствуется искусство?»
Но, оказалось, найти художника Романа Шварца не просто. Да и никакой особой благости вокруг не ощущалось. Напротив, домики слева от монастыря были перекошены, грязны и неухоженны. Наверное, внутри них сыро, не топлено и холодно. Как же он живет тут, бедняга? Саша обратилась к прохожим:
— Который из домов купца Лыкова?
Но прохожие все были не местные, пришедшие и приехавшие в монастырь. Ничего ответить они не могли. Саша растерялась. Как же так: народу тьма, а никто ничего не знает? Она пометалась по улице, прошлась вдоль монастырской ограды. Строгая монахиня в толстом вязаном зимнем платке как раз впустила партию богомольцев и захлопнула тяжелую калитку прямо перед носом зазевавшейся Саши. Улица у монастырских ворот опустела, и стало видно, что вдали у одного из окон полуподвала толпятся люди. Может, у них спросить?
Саша подошла поближе и увидела невероятное: окно в морозный день было открыто, на подоконнике лежал ворох цветов из воска, шелка и бархата.
