Целыми днями от зеленого сукна не отрывался. А в один далеко не распрекрасный день и случилась беда — уличили его приятели в шулерстве.
— Не может быть!
— Вот и сам он клялся: оговорили, мол, меня. Другой игрок там жульничал, ну а вместо себя вину на моего отца спихнул. Но этого никто уж не докажет. Отец мой от позора сбежал из столицы в Москву. Здесь уж и женился, и я родился здесь. Но и тут отец поигрывал. Дедово наследство промотал, да и помер с горя. Мне пришлось армию оставить и на службу записаться. Служил в Петербурге, да не выдержал. Ушел в отставку, поступил в Академию художеств учиться. Но денег не хватило, вернулся домой в Москву. Теперь вот цветы на продажу делаю — велико ли искусство, но кое-как кормит…
— А картины вы пишете? — робко спросила Саша.
Роман ожил. Глаза заблестели.
— Пишу, Сашенька! Не могу жить без живописи. Никто ими, правда, не интересуется, но вам покажу!
Роман начал лихорадочно вытаскивать из разных углов комнаты свернутые холсты. Пока разворачивал, руки задрожали. Конечно, не велика ценительница девушка Саша, но других-то у Романа пока нет!..
Саша глядела на холсты в полном изумлении. Батюшки-светы, она даже рот забыла закрыть. Да, кажется, она и дышать позабыла…
Полотна были диковинные — ни пейзажей, ни сюжетов, только портреты. Ну а на портретах совершенно живые люди. Смотрят на Сашу с холста, кто хмурится, кто улыбается. Вот старик с лицом, полным морщин. Сразу видно, жизнь у него была нелегкая, сложная, но он никогда не отчаивался. Вот и сейчас думает о будущем, мечтает о чем-то. А вот элегантная дама с таинственными очами. Глядит дерзко и свысока прямо в глаза Саши, словно загадку загадывает: а ну-ка, пойми, кто я и почему так на тебя смотрю. А вот…
Саша ахнула: в воздушном, зеленоватом, как первая дымка весны, платье с холста смотрела Наденька и тоже улыбалась. Но улыбка у нее была такая нежная, добрая — ну чисто ангельская улыбка. И стояла эта небесная Наденька у огромного алого куста роз. Понятно, что хотел сказать художник: алые розы — символ страстной любви.
Батюшки-светы, да никогда в жизни у Нади такой улыбки не было, но, видно, влюбленный Роман видел ее именно так. Хотелось ему, чтобы она была нежной, любящей, доброй. Саша прижала руки к груди: да что же станется с влюбленным Шварцем, когда он поймет, что ТАКОЙ Наденьки вообще нету?..
Господи, помоги же ему! Бывают же чудеса твои на свете! Сделай так, чтобы Наденька стала вдруг нежной и доброй и поняла, сколь любит ее этот замечательный художник Роман Шварц!
— Что же вы молчите, Сашенька? Вам не нравятся портреты? — Голос Романа звучал глухо, будто от ответа Саши что-то и вправду зависело в его жизни.
И Сашу прорвало:
— Они прекрасны! В них — жизнь. Вы словно историю каждого человека рассказываете. Такого я еще никогда не видела. Это же просто чудо! Вы — талант!
Роман стиснул пальцы так, что они даже хрустнули:
— Как вы верно поняли! Да вы сами — талант, Саша. Талант понимания. Я именно так и хотел, чтобы зритель от одного взгляда на холст понимал: какой это человек — чем жил, о чем мечтал.
— Да-да, именно так!
— А этот портрет как вам? — Роман придвинул Саше портрет Наденьки.
Саша смутилась:
— Она как ангел…
— И мне так кажется… — прошептал Шварц. — А знаете, Саша, отнесите портрет мадемуазель Надин. Пусть это будет мой подарок.
Саша криво улыбнулась. Что ж, пусть… Вдруг и вправду случится чудо, и Наденька станет похожа на свой портрет?.. Хотя… Куда там!
Саша оглядела влюбленного художника — волосы всклокочены, глаза горят, щеки ввалились от вечного недоедания. Куда ж ему тягаться с другими сестрицыными поклонниками — модным щеголем графом Шишмаревым или бравыми штаб-ротмистрами в мундирах с золотыми пуговицами. У Романа, вон, и рубашка рваная.
— Давайте я вам рубашку зашью! — Саша и сама удивилась собственной смелости. — И на сюртук, если надо, заплаты поставлю.
Роман развел руками:
— Сюртук-то еще ничего, держится. А вот рубашка — она у меня и парадная, и единственная.
— Вот и снимайте! — скомандовала Саша. И тут только поняла, что сказала. Это же конфузия! Как же Роман перед ней разденется, а она на него, обнаженного смотреть-то станет?.. Вот неприличность-то…
Саша подняла на молодого человека потемневшие глаза. Господи, что ж сделать-то, что сказать?..
— Снимать? — прошептал Роман.
Ему и самому стало вдруг так конфузливо и неудобно. С чего бы? Эка невидаль? Саша же давняя знакомая, почти родственница. Она еще и не девушка вовсе, так — девчонка. Младшая сестрица. И пальчики у нее вон какие ловкие — на пальто штопки и не заметишь, пусть и рубашку починит. В ней же Роман на свидание к обожаемой Наденьке пойдет. А ну как Наденька-ангел его обнимет, разрешит к сердцу прижать. Не щеголять же тогда дырами на рубахе?!
Как завороженная Саша смотрела на Романа, расстегивающего рубашку. Вот он вынул дешевенькие запонки, вот расстегнул верхнюю пуговицу, потом вторую, потом… Саша сглотнула и почувствовала, что у нее запылали не только щеки, но и уши. Да она, наверное, вся стала красная как вареный рак…
Роман тоже вдруг смутился, но пуговицы расстегнул до конца. Рубашка сползла с его могучих плеч, обнажились сильные руки, потом антично вылепленный торс. Саша, как дочка врача, была вполне знакома с анатомическим сложением мужчин, правда, только тех частей тела, что считались приличными. Но ни один античный бог не был столь красив, как живой Роман. Вот он вдохнул и выдохнул, мышцы живота втянулись, потом выпрямились. Вот наклонился, протягивая Саше рубашку. У девушки внутри словно факел вспыхнул. Огонь прошелся сквозь сердце, спустился ниже и взорвался где-то в совершенно тайном месте, о существовании которого Саша и не подозревала до этой минуты.
Дрожащей рукой она взяла рубашку. Надо успокоиться! Да что же с ней такое? Надо сообразить, с какой стороны внизу рубашки (чтоб не видно было) ловчее отрезать лоскуток для заплатки на видное место. Потом надо поставить заплатку так, чтобы никто не разглядел. Да ведь и торопиться надо! Но глаза Саши помимо воли смотрели только на обнаженного Романа.
Молодой художник и сам застыл как вкопанный. Кровь стучала в висках.
«Это же Саша, сестра обожаемой Наденьки! — убеждал он себя. — Бедная девушка и не красива даже. А уж как хороша Наденька! Свет небесный. Счастье жизни!» Но глаза Романа помимо его воли все глядели в глаза Саши. Огромные и синие. Добрые и понимающие. Рука Романа, протянувшая рубашку, встретилась с ее крошечной ручкой. Ручка была не бела, не тонка и не ухожена. Работящая ручка, никак не ангельская, как у божественной Наденьки. Но все равно, столкнувшись с ручкой Саши, Роман вздрогнул. Ему так захотелось поцеловать ее, такую неухоженную и покрасневшую. Наверное, она мягкая и теплая. Как и сама Саша — такая мягкая, теплая и добрая.
И тут, наконец, Роман опамятовался. Да что это он?! Саша просто починит рубашку. И поскорее — Наденька на свою записку ответа ждет. Да и что подумает сама Саша, если вдруг почувствует странные мысли Романа? Да она же убежит и потом никогда не захочет с ним видеться. Да она подумает, что он — развратник, как те проклятые щеголи, вроде графа Шишмарева, что вьются вокруг Наденьки!
5
