– Про червяка и дичь уточнять не будем, – предложила Аля. – Иначе быть тебе, Ритка, битой.
– Душевнейший ты человек, Гусева! – Маша смерила подругу недобрым взглядом. – Добро так сиропом и сочится из всех дыр. Соболезную твоим коллегам.
– А чего им соболезновать? – сморщилась Рита. – Уроды – они уроды и есть. Вадик опять у меня заказ увел. Представляете, пришла тетка, у нее салон красоты. Ну, как салон? Так – не салон, а забегаловка. Хочет плакатики с рекламой и раскладушку. Концепции нет. Я ее на входе перехватила и к себе. Тетка с придурью, хочет что-нибудь необычное, чтобы цепляло, но чтобы сразу было ясно, что это салон именно красоты, а не зубодерня или ЖЭК. А у меня как раз есть женское лицо, стилизованное под цветок, то есть – из лепестков. С одной стороны смотришь – цветы, а если приглядеться – начинают проступать черты лица. В общем – шедевр. Тетка начинает ахать, охать, тут приходит на работу Вадик. Между прочим, с бодуна и опоздав почти на три часа. Но ему же можно, он у нас гений. Так вот, этот лысый кабачок с семечками вместо мозгов начинает закатывать свои гляделки и обхаживать клиентку, вопя, что хочет писать с нее портрет. Мол, этот образ он искал всю жизнь. А образ там – будьте нате: бабье лето старухи Шапокляк. Короче, клиентка переползает за его стол, и в результате подписывает договор на дикую банальщину: слоган «КвазиМОДА на красавиц» и картинка а-ля «Квазимодо с Эсмеральдой». За такое убивать надо.
– За что именно? За непрофессионализм? – потрясенно спросила Аля.
– За отбивание клиента. Плевала я на его непрофессионализм. Если тетке понравилось – это ее проблемы. Только деньги теперь не мои, а Вадика. Вот такая «справедливость»! Должна я получить компенсацию за свои страдания? Должна. Мне, в конце концов, должен обломиться принц, тонко чувствующий и согласный спонсировать мое творчество, чтобы донести красоту до широких масс. Народ нельзя лишать общения с высоким искусством!
– Гусева, да кто ж возражает! Пусть тебе обломится! Только зачем при этом обламывать окружающих? Пусть всем будет хорошо, – вздохнула Маша.
– Всем хорошо быть не может, – в унисон с ней вздохнула Рита. – Я вам, девчонки, очень сочувствую, но вы не расстраивайтесь. Может быть, в конце жизни, если настрадаетесь лишку, вам тоже как-то компенсируют моральный ущерб. Может, вас внуки будут любить или дом престарелых, в который вас сдадут, окажется повышенной комфортности.
– Спасибо, добрая душа, – закивала Алина. – Мороженым не подавись, чтобы не пришлось получать компенсацию в следующей жизни.
– Злые вы, – хихикнула Рита. – Но я так скажу: когда будет плохо – обращайтесь. Я друзей не предаю. И не надо вот так насмешливо перемигиваться. Плохо обязательно будет. Я этого вовсе вам не желаю, я констатирую многовековой опыт человечества.
– Ладно, хватит каркать, – Маше вдруг стало не по себе. – Я не суеверная, но слушать про свои грядущие горести больше не желаю.
– Тогда давайте споем, – предложила Гусева и взвыла: – Червону руту не шукай вечорами…
На них начали недоуменно оглядываться.
– И это я еще трезвая, – громко сообщила бескомплексная Гусева малочисленным посетителям кафе. – А как я пою, если меня напоить!
– Ой, пошли отсюда, Кабалье ты наша, – рассмеялась Алина. – А то сейчас поедем в отделение, и будет у нас одна общая черная полоса на всех.
То ли Гусева и правда накаркала, то ли все последующие события закономерно вытекали из проверенной многовековым человеческим опытом теории о черных и белых полосах, но через пару дней утром Маше на работу позвонила мама, истерически захлебываясь рыданиями и заикаясь.
– Что? Что? – заорала Маша. – Никита? Алеша? Папа? Что произошло?!
– Приезжай ко мне, немедленно! – просипела Диана Аркадьевна и повесила трубку.
– Мне надо уехать, – прошептала Маша в ответ на вопросительный взгляд шефа, выскочившего в приемную на ее вопли.
– Ладно, отгул, – с неудовольствием согласился Сокольский. – Но чтобы завтра были на месте.
Молча кивнув, Маша метнулась ловить такси, набирая домашний номер. Вероника долго недоуменно переспрашивала в чем дело и жарко заверяла, что у них с Никитой все в полном порядке. Муж недовольно буркнул, что у него переговоры и отсоединился. По дороге она пыталась дозвониться отцу, но он не брал трубку. Длинные гудки по капле отмеривали холодный ужас, наполнявший сердце.
Мама распахнула двери сразу, как будто дежурила у глазка. Вид Дианы Аркадьевны был ужасен. Впервые в жизни Маша видела родительницу в разгар дня лохматой, с потекшим макияжем и перекошенным лицом. Сейчас ей можно было дать все шестьдесят. Жуткая старуха в стильном спортивном костюмчике и домашних босоножках на высоченной танкетке. Контраст был столь разителен и страшен, что Маша почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. В голову лезла всякая дрянь: все же что-то с отцом, началась война, родителей ограбили…
– Папа? – еле выдавила она. – Что с ним? Он… жив?
Реакция маменьки оказалась настолько неожиданной, что Маша начала икать.
Смачно плюнув себе под ноги, Диана Аркадьевна прошипела:
– К сожалению!!!
После чего вдруг начала страшно выть, выкрикивая нечто нецензурно-неразборчивое.
– Я фигею, дорогие товарищи, – пробормотала Маша, икая через слово, и побежала в кухню пить. На полу валялись осколки в таком количестве, словно упала полка с посудой. Аккуратно лавируя среди черепков, девушка добралась до графина с соком и попыталась пить мелкими глотками, по инструкции. Это не помогло, тогда Маша набрала воздуха и задержала дыхание, пытаясь залить в судорожно вздрагивающий организм остатки сока.
– Будь проклят! – рявкнула Диана Аркадьевна, шатающейся походкой продефилировав к окну и широким жестом отдернув легкую занавеску.
Маша подавилась соком и закашлялась. Икота вопреки ожиданиям не прошла, а участилась.
