– Вы с ума сошли? Что за киношные жесты? Вы не виновны, а я единственный свидетель!
– Я не хочу вас в это впутывать, это я виноват. Если бы не я, вы бы сейчас спокойно занимались своими делами, а теперь…
Он осекся: медики сели в машину, и «Скорая» мигнула, отъезжая от обочины.
– Умерла, – похолодел Вадим. – Не успели!
К ним, весело улыбаясь, шел молодой парень.
– Вы водитель «Опеля»? – спросил он, махнув красным удостоверением.
– Я, – обреченно кивнул Вадим.
– Ну, пойдемте разбираться…
Пошел он не к бабке, а почему-то к машине. Вадим поплелся за ним.
– Та-а-ак, – протянул парень, оглядывая вмятину на крыле. – Застрахована машинка-то?
– Да… Я не понимаю…
– Ну, пошли к этой старой кочерге, – хмыкнул парень.
Это было слишком.
– Зачем вы так? – Вадиму этот цинизм был противен. – У меня самого мать…
– С чем вас и поздравляю!
Они протискивались через толпу зевак, Аня не отставала, вцепившись в рукав пальто Юлькиного принца. Более достойное поведение в сложившейся ситуации трудно было себе представить. Если бы он устроил истерику, начал откупаться, уговаривать Аньку быть свидетелем, то она бы не удивилась, а лишь с удовлетворением констатировала, что все они, красавчики, такие! Ей хотелось, чтобы он оказался непорядочным, подленьким, трусливым. Тогда его можно было бы навсегда вычеркнуть из своей и Юлькиной жизни. Но впереди нее, сквозь изнывающее от нетерпения народное скопище, уверенно шагал настоящий мужик. Придраться было не к чему. В ее душе начало рождаться какое-то давно забытое ощущение, которое она всеми силами старалась подавить. Оно было запретным. Но мысли и чувства уже давно подхватило мощное течение. Ее с головой захлестывали волны эмоций, затапливавшие всю ее сущность чем-то торжественным и праздничным. Аня презирала себя: как теперь смотреть в глаза Юльке, как вообще вести себя в этой ситуации? Только одна мелочь царапала сознание и не позволяла, окончательно потеряв совесть, немедленно объясниться в любви этому шикарному мужику: по неизвестной причине он представился чужим именем.
Люди расступились, и они выскочили на пустой пятачок асфальта. Бабка сидела, виновато моргая, и преданно смотрела на пожилого милиционера, что-то быстро пишущего на листе бумаги.
Увидев Вадима, она завопила что есть мочи:
– Убивают! Помогите!
Тот ошарашенно застыл, глядя на предполагаемый труп.
– Требую включить меня в программу защиты свидетелей! – несло бабку.
– Гляди-ка, – восхитился парень. – Подкованная старушенция! Ты не свидетель, мамаша, и даже не пострадавшая. Из-за тебя люди машину разбили, иномарку, между прочим. Для вас переходы сделали, светофоров наустанавливали, а вы все лезете под колеса. Вон до «зебры» рукой подать, чего ты сюда поперлась, каракатица?
Бабка заморгала, опасливо посмотрела на Вадима и заплакала:
– Сынок, не губи, у меня пенсия – слезы, внук, дочка… работает… Помочь некому… Нельзя мне в тюрьму!
– Тьфу ты, – дошло до Вадима. – Она что, не пострадала?
– Не-а, – заржал пожилой милиционер. – Думала отлежаться и на «Скорой» от тебя уехать. Врач ее только осматривать собралась, а старуха ее за грудки как схватит, чуть не уронила, и шепчет:
– Увезите меня отсюда, убьет меня бугай этот, не выдавайте.
Медичка ей:
– Что болит?
– Да ничего!
– Вас машина задела?
– Нет, я со страху упала-то…
– Ну, бригада со «Скорой» нам ее оставила и уехала, – закончил он свое повествование. – Как разбираться будем?
– Боже мой, – Вадим вытер выступившую испарину. – Да не будем мы разбираться! Надо же, дура старая, я чуть не рехнулся. Это она, как партизан, в засаде отлеживалась, пока мы тут ее хоронили? Ну, дает бабка!
Закончив все необходимые формальности, он оглянулся и увидел, что Аня исчезла.
«Надо было думать, нужны ей проблемы!» – с горечью констатировал Вадим и побрел к машине.
Аня ждала его, сидя на переднем сиденье помятого «Опеля».
– Не уехала! – Вадим радостным галопом понесся к ней.
