Никольский про дядю Витю знает, поэтому чувствовала себя причастной к чужой постыдной тайне. Чувство неловкости разбухало, как квасное сусло в теплой крынке. Разумеется, это было не ее дело, но лучше уж ничего не знать, чем скрывать.
– Случилось, – неожиданно для обоих признался Антон. Катя была уверена, что от ее вежливого сочувствия он просто отмахнется, как от надоедливого комара, а сам Никольский никогда не замечал за собой склонности плакаться малознакомым людям. Тем не менее тема повисла в воздухе.
– Я могу помочь? – осторожно спросила Катерина. Она не была уверена, что хочет ему помогать. А скорее даже – уверена, что ее помощь отвергнут. Такие самовлюбленные, знающие себе цену мужики любят строить из себя сильных и независимых. В обычных жизненных ситуациях они, как правило, оказываются трусами и слабаками. Вряд ли Никольский – исключение.
Антон представил, как по его квартире ходит незнакомый мужик, наверняка в хозяйских тапках и скорее всего – не в первый раз. Вот они сидят с Ириной за столом в кухне или в гостиной, а он стоит перед ними, мнется, в меньшинстве, в растерянности, униженный, отвергнутый. Жизнь – как детская игра в прятки. Кто первый увидел, кто первый добежал. Он не успел первым сказать: «Прощай». Казалось, что это не так уж важно. А в результате оказалось, что быть человеком, которому говорят это самое «Прощай», чертовски унизительно. Как будто скакал на коне, весь в белом, с перьями на шляпе, и при всем честном народе свалился в лужу с веером брызг и жалким вскриком.
– Тебя когда-нибудь предавали? – вопросом на вопрос ответил Никольский. Они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить ребенка, и из этого шепота рождалось хрупкое доверие, как будто у них теперь был один секрет на двоих.
Катя не хотела с ним откровенничать. Любое доверие имеет свои границы. Есть вещи, которые вспоминать слишком больно, словно срывать повязку с зажившей раны. Она лишь пожала плечами, скорее утвердительно, нежели отрицательно.
– Вот и меня предали, – он хотел выговориться. Вряд ли секретарша завтра пойдет по офису сплетничать. Даже если и пойдет. Это будет завтра, а сегодня его распирало от желания разделить свою беду с кем-то. Казалось, что держать ее в себе более нет никакой возможности, иначе она выплеснется, как лава из проснувшегося вулкана, и понесется яростной рекой, сжигая и уничтожая все на своем пути. Именно так рождается состояние аффекта, после которого вышедшая из берегов личность с недоумением осматривает руины своей жизни, ужасаясь содеянному. Антон не хотел ужасаться и руин не хотел. Надо было всего лишь избежать прилюдного падения в грязь, но тогда нельзя садиться на коня. А без коня Никольский никак не мог, гордость не позволяла.
Катерина деликатно промолчала. Ну хочет человек выговориться, пусть говорит, если ему от этого полегчает. Ей не жалко. Торопиться ей некуда, дома никто особо не ждет, да и некрасиво отталкивать руку просящего. То, что Никольский именно просил, у нее не было никакого сомнения. Вряд ли этот зазнайка ждет от нее совета, но уже одно то, что он выбрал ее в качестве жилетки, почему-то льстило.
– Жена уходит. Она сегодня об этом скажет. Сейчас скажет. Они меня сидят ждут там. Глупо как-то. Могла бы наедине сказать. Боится, наверное. Я тоже боюсь. Вернее, противно. Нет, она нормальная женщина, хорошая, – он говорил все быстрее, словно боялся замолчать и оставить в себе хоть что-то. – И семья у нас была нормальная. Только я не заслужил, чтобы так… Нет, заслужил, наверное, только все равно не хочу, чтобы вот так. Они вдвоем, а я один, как хулиган перед педсоветом. И квартиру жалко. Я в нее столько вложил. Да нет, плевать на квартиру. Не о том… Она же будет говорить, какой я неправильный, что я делал не так. А я не хочу. Я все сам знаю. Но женщины очень любят говорить, раскладывать по полочкам, чтобы побольнее. А мне и так больно, очень больно. И злость такая, как будто обокрали, а я ничего сделать не могу.
– Не кричи, ребенка разбудишь, – умоляюще шепнула Катя. Ей казалось, что в этот момент в помещении был только один адекватный человек – она, поэтому именно она отвечала за девочку и за Никольского.
– Я плохим мужем был, – послушно зашептал Никольский. – Только я все сам знаю, а она очень любит говорить, чтобы подробно, как будто я идиот и ничего не понимаю. Ей тяжело со мной было, все правильно, только как же я? Да нет, я могу измениться, только с ней уже нельзя. А Ира имеет право, пусть. Только я не хочу, чтобы вот так, двое на одного. Противно…
Никольский вдруг замолчал. Катерина по лицу видела, что его мысли продолжают нестись вперед, только уже беззвучно. Наверное, Антон даже не осознавал этого.
«Странно. Я считала, что обманутый мужик должен поливать жену последними словами, а он даже оправдывает», – она посмотрела на Антона с внезапным уважением.
– Получается, что это она от меня отказывается, а не я от нее, – неожиданно громко прошептал Никольский. – Почему так? Ведь я не изменял, я старался. Она нашла другого, а я вынужден чувствовать себя ущербным. Я сейчас приеду, и они мне все скажут. И некуда будет деться, придется слушать.
Когда знакомые люди вступают в стадию семейного конфликта, сложно держать нейтралитет. Каждый неосознанно начинает примерять ситуацию на себя и занимает чью-то сторону. Несмотря на женскую солидарность и сложные отношения с Никольским, сейчас Катя была на его стороне. Еще вчера она бы подумала, что так этому наглому красавчику и надо, но это были эмоции, а сейчас она смотрела на Антона и искренне хотела помочь. Хотя бы советом, раз уж ей оказали высокое доверие.
– Но ты же можешь сказать первым, – робко предложила она.
– Не понял, – в его тоне не было ни капли былого высокомерия, только надежда, что она поможет, подскажет.
– Ты же можешь начать первым, – воодушевилась Катерина. – Сказать, что давно все знаешь и что так удачно, что все наконец-то собрались, есть возможность обсудить. Конечно, было бы лучше, если бы ты как-то уравновесил силы, то есть пришел не один. У тебя девушка есть? Не в смысле – подруга, а… Ну ты понял. Хотя бы на этот раз, чтобы пережить само объяснение. У нее есть кто-то, у тебя есть кто-то, все расстаются без обид и сожалений.
Если Антон и сожалел, то только о том, что придется пережить момент расставания в униженном положении рогатого мужа, а так – он с рогами, она с рогами, хорошая такая семья оленей.
– Есть у меня девушка, – уверенно кивнул он, а Катя вдруг расстроилась.
«Надо же, жаль. А я думала…» Ей даже самой себе было стыдно признаться, что такое она успела подумать.
– Ты посоветовала, ты и пойдешь, – он все равно просил, хотя пытался выглядеть уверенным в себе парнем, который знает, что делает, и убежден, что если помашет флажком, то все за ним помаршируют и даже побегут. Глаза у него были как у старой собаки, которую забыли в чужом месте: тоскливые,
