решили начать самостоятельную жизнь.
Никто не знал, был ли Честер настоящей египетской мумией и был ли вообще останками человека, обмотанного тряпками и помещенного в старинную гробницу. Но одно ясно, что при жизни Честер был карликом, потому что саркофаг был всего три с половиной фута высотой.
– Я не могу взять его с собой сейчас, – решила Эва, пожав плечами. – Я оставлю его тебе на хранение вместе с моим сундуком.
Она посмотрела на Джона, который в задумчивости заложил пальцы за ремень. Перед его рубашки был перепачкан чьей-то кровью, на правом плече красовалась ссадина размером дюйма в три. Но идеальная прическа ничуть не пострадала. Она знала, что его хлебом не корми, дай только подраться.
– Я волнуюсь, потому что не знаю, куда ты собираешься ехать, – сказал Джон, а потом, долго крепившись, вымучил: – Хочешь, я поеду с тобой?
Эва полезла в свою сердцевидную жестянку, вынула оттуда объявление и протянула ему. Он молча прочел. Затем она пояснила:
– Я уезжаю одна, хотя мне придется одолжить у тебя столько денег, сколько только можно, но я обещаю, что верну долг, как только представится возможность. Мне нужно купить кое-какую одежду и билет на поезд.
Он обвел глазами комнату, и его взгляд остановился на гардеробе, забитом одеждой.
– Мне нужно практичное дорожное платье, – объяснила она, без труда прочитав его мысли. – И подходящая шляпа. Что-нибудь такое, что с радостью надела бы порядочная женщина.
Джон молча слушал, а потом изрек:
– Приличный наряд все равно не превратит тебя в настоящую леди.
Она взяла его руку и крепко пожала, силясь улыбнуться. Она прекрасно понимала, что ей будет очень недоставать этого увальня.
– Конечно, нет. Но, на мое счастье, у меня есть маленький опыт игры на сцене, поэтому я могу превратиться в кого только пожелаю.
– Но, Эви, ты же никогда не была хорошей актрисой.
Чейз Кэссиди осадил лошадь и наклонился вперед, опустив руки на луку своего порядком потертого денверского седла. Он ждал, когда его догонит его правая рука, Рамон Альварадо. Его взгляд скользил вдоль окрестностей. Опытный глаз осматривал покрытые низкорослым кустарником холмы в поисках скота, заблудившегося в зарослях или увязшего в трясине. Он потуже затянул свою потрепанную, видавшую лучшие времена банданну – повязку, защищавшую нижнюю часть лица от пронизывающего ветра.
Мексиканец остановил своего крепыша Аппалузу рядом с крупной гнедой лошадью Чейза и выдержал паузу, ожидая, пока соизволит заговорить хозяин. Но Чейз снова уставился на такой знакомый пейзаж, и Рамон полез в задний карман за табаком и папиросной бумагой.
– Мы теряем дневной свет.
Рамон кивнул. Они были друзьями уже почти девять лет, поэтому понимали друг друга с полуслова.
– Если в этой горной гряде заблудился какой-нибудь скот, нам лучше заняться поисками прямо сейчас, – добавил он.
Чейз кивнул в знак согласия. Он устал, как собака, и промерз до костей, потому что солнце уже скрылось за ближайшим холмом. Он надвинул на лоб свою широкополую ковбойскую шляпу цвета буйволовой кожи и поднял воротник тяжелой куртки из овечьей шкуры. Для весны чертовски зябко, подытожил он. Воздух был колючим, как будто зима не желала сдавать свои позиции так просто.
– Нам лучше всего вернуться, – сказал он, но не двинулся с места.
Рамон медленно, со вкусом, затянулся папиросой. Глубокие морщины тянулись от уголков глаз и прорезали лицо. Его лошадь замотала головой так, что звякнули металлические колечки на ее трензеле. Этот звук был так же привычен для мужчин, как и дыхание, так что они пропустили его мимо ушей.
– Мальчик вернулся домой? – спросил Рамон. Чейз выпрямился и кивнул. В воздухе витал довольно приятный аромат табака.
– Прошлой ночью. Раскидал все на кухне, устроил скандал, припечатал к стене миссис Робертсон и грязно ее обругал.
Рамон покачал головой и сделал последнюю затяжку, швырнув окурок в грязь.
– В его сердце накопилось много злобы. Взяв в руки поводья и пропуская их сквозь пальцы, Чейз взглянул на помощника.
– Да, и его мелкие злобные выходки стоили мне очередной экономки. Мисс Робертсон в мгновение ока собрала вещички. Не будь на дворе темно, она бы удрала еще вчера ночью. А так она уезжает днем. – Он повернул лошадь в сторону ранчо, находившегося на расстоянии нескольких миль, и погнал своего великана галопом. Рамон скакал бок о бок с ним.
– Четвертая экономка за год? Si?[1]
– Si, – эхом отозвался Чейз. – Четвертая. Нет никакой надежды соблазнить этой работой никого ни в Последнем Шансе, ни в Юнионвилле, особенно после того, как миссис Робертсон повсюду раструбит о том, как с ней обошелся Лейн. Придется заплатить, чтобы она помалкивала. Но, может, кто-нибудь откликнется на объявление, которое я послал в газетку Хелены. Но я особо не обольщаюсь. Если до претендентки дойдут слухи о моей репутации или о том, что Лейн вытворял с ее предшественницами… – Он вздохнул, покачал головой и пробормотал, обращаясь больше к самому себе. – Лейну всего шестнадцать, и он абсолютно неуправляем, но я не собираюсь закрывать глаза на его выходки. Я просто не могу.
Рамон несколько секунд хранил молчание, устремив взгляд прямо перед собой. Наконец он изрек:
– Todos nuestra cruz levamos, unos de plata у otros de palo.[2]
Чейз понимал, что племяннику в этой жизни приходится несладко, и многие из связанных с ним проблем
