кухню. Он постучал в дверь комнаты Эвы, но ответа не получил. Тогда он подергал ручку. Дверь распахнулась. Вспышка молнии – и он удостоверился, что постель Эвы пуста и даже не смята.
Черт, куда же они все подевались?
Он пошел дальше. Беспричинный страх своими ледяными пальцами сковал его тело. Гостиная тоже была пуста. Единственным звуком, который раздавался здесь в перерывах между вспышками молний и раскатами грома, был шум дождя. А вдруг Эва попала в беду? Эта страшная мысль возникла в сознании, и ему стало еще больше не по себе. Однажды, давным-давно, когда он был еще совсем маленьким и беспомощным, он сидел в этой самой комнате и прислушивался, когда его мать отбивалась от тех, кто напал на нее. Он видел, как она умерла, и это было так ужасно, что теперь он даже не мог припомнить все подробности.
Он постоял на пороге тесной гостиной, глядя на двери двух спален, находившихся прямо напротив него. Его ладони покрылись липким потом. Звук, частично заглушавшийся шумом дождя, все же донесся до его ушей. Это был крик. Боли или страдания в этом крике не было, но Лейн все равно испугался. Теперь он слышал приглушенные стоны, которые последовали за первым вскриком. У него комок к горлу подступил, и он с трудом проглотил его.
Черт, что же с ним такое происходит?
Снова молния. Затаив дыхание, он ждал нового раската грома, который не замедлил прозвучать. Лейн сделал еще один шаг. Его правая рука сжимала влажную кожу кобуры, когда он заставлял себя продвигаться вперед, стараясь не производить шума.
Снова вспышка молнии и снова грохот грома, и снова сквозь шум дождя прорвался крик, теперь он звучал громче и более неистово. По телу Лейна пробежала дрожь. Он прирос к своему месту, как будто кто- то прибил к полу подошвы его сапог.
Он закрыл глаза. Голова чуть не раскалывалась от боли в висках. Он затряс головой, пытаясь заслониться от этих звуков и от непрошенных воспоминаний, которые они вызывали. У него начали трястись руки, но не потому, что начала отдавать холодом промокшая одежда под брезентовой курткой, а из-за того, что из глубины сознания начали подниматься воспоминания, которые он так старательно прятал от себя самого.
Он видел Огги Овенс, будто в самом страшном кошмаре, немытую, с пухлыми ручищами и ляжками, распространяющую вокруг себя отвратительное зловоние. Она наклонялась над ним, пытаясь приманить тошнотворной улыбочкой и грошовой конфетой. Сколько раз он просил Бога о том, чтобы она съела конфету сама и чтоб подавилась ею. Но этого никогда не происходило.
Иди сюда, малыш, пора ложиться в постельку.
Он затряс головой, но видение не стало более отчетливым.
Она обхватила его ручищами, тискала и мяла, пока он не завизжал от боли. Потом потащила его, упирающегося и плачущего, к своей продавленной кровати, которая занимала большую часть комнаты.
Прекрати хныкать и залезай ко мне под одеяло.
Она нырнула в постель вслед за ним и прижала его к стене своими телесами.
Лейн открыл глаза и заставил самые потаенные свои воспоминания снова уйти в тот уголок сознания, где они всегда прятались. Привлеченный звуками, доносившимися из комнаты дяди, Лейн, как лунатик, подошел к двери. Он помедлил немного, взявшись за ручку двери, и, прислонившись лбом к грубой деревянной доске, вполголоса выругался. Он не мог больше отступать, как не мог освободиться от груза того, что случилось с ним столько лет тому назад.
Им двигало отвратительное чувство, которое он сдерживал в себе столько времени. Он должен был узнать, что же происходит там, за дверью – даже если этот кошмар потом всю жизнь будет преследовать его.
Сейчас. Сейчас, пока по кровле с таким ожесточением барабанят дождевые капли. Его ладонь стиснула ручку двери и повернула ее вниз. Дверь открылась как раз в тот момент, когда новая вспышка молнии озарила комнату светом, ярче сотен ламп.
И в это самое мгновение, в этом жутковатом свете он увидел их. Рыжие кудри Эвы, разметавшиеся по белоснежной наволочке, невозможно было ни с чем спутать. Широко раздвинув ноги, распластавшись на кровати, она изгибалась, чтобы его дядя как можно глубже проник в нее, прижимала его к себе, вцепившись ладонями в его ягодицы. Увидев Эву под Чейзом, Лейн еле сдержался, чтобы не закричать.
Чейз навалился на нее, как жеребец, бледный и похожий на привидение в ослепительно-голубом свете молнии.
Тишину разрушил раскат грома. Не в силах сдвинуться с места, Лейн смотрел.
Секунды казались часами. События стремительно разворачивались, вытаскивая из глубин памяти воспоминания о других темных ночах и о еще более мерзких сценах. Он теперь слушал крики не Эвы, а своей матери. Он закрыл глаза.
Эва снова вскрикнула. Это не был крик боли, но все же громкий, отчаянный крик.
Он слышал, как хрипел его дядя в такт своим мощным толчкам, двигаясь вместе с Эвой. Всхлипывающая, шепчущая имя Чейза снова и снова, она обвила ногами его талию и прильнула к нему. Эта картина – ее руки и ноги, вот так оплетающие тело Чейза, чуть не свела Лейна с ума. В висках у него стучало. Нужно было бежать отсюда, пока он не потерял сознание прямо здесь, на пороге.
Еще одна вспышка молнии озарила комнату светом. Лейн услышал, как Эва снова закричала, и этот крик был своего рода предупредительным сигналом. Он не отрывал от нее взгляда. И вот в этот самый миг, когда в комнате было светло, как днем, их глаза встретились.
Лейн повернулся кругом и побежал.
– Эва? Что случилось? – Чейз с трудом приходил в себя. Он едва дышал, как человек, которому пришлось плыть против течения в горной реке. И у него были на то причины. Он только-только закончил заниматься любовью с ангелом уже второй раз за одну ночь.
Эва отчаянно барахталась под ним. Схватив одеяло, она начала тянуть его на себя.
Неужели он чем-то обидел ее? На лице ее проступил ужас.
