– У меня тоже, – безразлично отозвалась она.
Внезапно дядя Семен перестал глушить округу и заговорил нормальным своим негромким ворчливым голосом. Надо полагать, вышел наружу. Егор немедленно выглянул за угол, и оказалось, что коробку покинули все скопом, включая Василия. Ну, слава богу! В пустом зеркале ей появляться незачем…
– Куда это их понесло? – шепотом спросил Егор вышедших из павильона.
– Да придурок мой всех в ресторан поволок… – сердито сказало отражение Леонида Витальевича. – Кредит обмывать… Деньги карман жгут!.. А ты чего это шепчешь? – Тут Арчеда присмотрелся к Егору и вскинул брови. – Э! Что с тобой? Случилось что-нибудь?
Далее он осекся – и вместе с прочими уставился, замерев, на выступившую из-за угла павильона женскую песоналию.
Первым, как всегда, опомнился опытный дядя Семен.
– А-а!.. – завел он с преувеличенным радушием. – Ну и как вас теперь величать прикажете? Ириной или Тамарой?
Не отвечая, незнакомка неотрывно смотрела на отражение Василия Полупалова. Какое-то время казалось, что вопроса она не услышала.
– Ириной, – сказала она наконец, по-прежнему не спуская глаз с Василия. Тот только поеживался.
Женщина стояла в каком-нибудь шаге от Егора, и поэтому он с немыслимой ясностью видел, что бледноватое лицо ее оживает на глазах, делаясь все более подробным, а нечеткая и смазанная левая бровь прорисовывается – волосок к волоску. Впервые в жизни доводилось ему наблюдать, как ненависть восстанавливает облик.
– Ну что ж ты на него так, девонька, смотришь? – с ласковой укоризной молвил дядя Семен. – Он ведь ни в чем не виноват…
– Знаю… – отозвалась она.
– Ну да, ну да… – Ветеран зазеркалья приблизился к Ирине (Егорка посторонился) и, словно прицениваясь, обошел ее кругом. – Виноват тот, настоящий… Так?
– Да!
– А Иришка твоя, конечно, ангел… – Дядя Семен устало вздохнул. – Брось ты себя, девонька, обманывать… И Иришка была – не сахар. Пила, истерики закатывала, да и погуливала тоже… Ну было ведь, признайся!
Отражение покойницы резко повернуло к нему исказившееся лицо – и стоящий неподалеку Егорка даже отшатнулся слегка. Она! Точно – она! Та самая, что уставилась на него тогда из осколка… Но почему ее отражение явилось именно ему? Может, думало, что Васька, да ошиблось?.. Егор невольно представил себе, как порожденная в мире людей ненависть раскатывается волнами по бесконечной череде зазеркалий – и содрогнулся.
– А кто ее такой сделал?.. – срывающимся голосом начала Ирина. – Он ее за четыре года изломал, Василий ваш!.. Вы же не знаете, какой она была раньше! А теперь ее нет! Нет ее! А он живет – и хоть бы что ему…
– Да погоди ты… – беспомощно проговорил дядя Семен, осторожно потрагивая женщину за плечо. – Ну как это – хоть бы что?.. Он и запил-то – сразу после похорон! Да еще, оказывается, на кресте ее повеситься грозился! Значит, любил…
Отражение Ирины Полупаловой усмехнулось, вернее – вздернуло по-звериному верхнюю губу.
– Много вы знаете! – бросило оно. – Запил он! Конечно, запил – как меня в зеркале увидел!..
После этих слов стало очень тихо.
– Где распорядитель? – взвизгнул внезапно Арчеда. – Какого черта?! Почему этот придурок всегда смывается в самый нужный момент?..
– А ну-ка уверни звук! – прикрикнул дядя Семен. – Еще ты нам тут истерику не закатывал! – И снова повернулся к Ирине. – Он что же, зеркало занавесить забыл?
– Занавесил, да плохо, – равнодушно отозвалась она. – Дырку оставил…
Дядя Семен глядел на нее – и кивал. Лицо его обрюзгло от жалости.
– Дальше-то что делать собираешься?
Ирина не ответила.
– А Тамарой почему назвалась? Истриной…
Дернула плечиком:
– Так… по глупости… Первое, что на ум пришло…
По тускло отсвечивающей стенке павильона гуляли радужные отсветы. На бирже происходил мощный всплеск – и размывшийся бок радужного шара клубился подобно гигантской стае пестрых тропических птиц. Зрелище, конечно, грандиозное, далеко не каждый день такое увидишь, а тут никто даже головы не запрокинул. Не до того было.
– М-да… – с прискорбием молвил наконец дядя Семен. – Значит, решила еще раз Ваську пугнуть… А о себе подумала? Про нас я уже не говорю… Ну, в прошлый раз он сам подставился, тут с тебя спроса нет… А теперь?
Женщина молчала.
– Да плюнь ты на него! Сколько ему осталось жить, Ваське твоему? Ну, тридцать лет, ну, сорок… Неужели так трудно подождать каких-нибудь сорок лет?
