- Да. Как правило, да.
- Но он удрал! Оставил меня по первому же вашему требованию!
- И тебя это огорчает, дитя мое?
- Нет! Нет, я просто удивлена... Он вас испугался, по-настоящему испугался. Я видела его лицо...
- Но надеюсь,я все-таки не столь страшен?
- Нет, совсем нет, но когда вы приказали ему уйти, в ваших глазах было столько ярости, мистер Гоббс.
- Забудь об этом, дитя мое, лучше расскажи мне о себе...
- Он подчинился вам! А ведь Роберт, наверное, куда сильней!
- Без сомнения, но...
- Почему? Почему он послушался вас? Я ведь думала, что он храбр и силен!
- Наверное, потому, что твой возлюбленный действительно тот, кем его считают твои родственники.
- Странно... - задумчиво протянула девушка.
- Ты действительно влюблена в этого человека, дитя мое?
- Да, я... - Она смущенно взглянула на него. - Думаю, что я любила его.
Сэр Мармадьюк улыбнулся.
- А сейчас? Сейчас ты все еще любишь его?
- Я презираю трусов!
- И все-таки: ты любишь его?
- А кроме того, - продолжала она своим нежным и глубоким голосом, - он совсем не так благочестив, как я полагала. Он сквернословит, богохульствует, он собирался ударить вас!
- Все это означает, что ты больше не любишь его?
- Я больше никогда никого не полюблю! Никогда!
Сэр Мармадьюк улыбнулся столь весело, что и сам был удивлен.
- Но почему, дитя мое? Ты ничего не знаешь о любви, ведь прежде ты никогда не любила.
- Это правда, сэр, но как вы узнали? - девушка взглянула на него с обескураживающей наивностью.
- Это все твои глаза, дитя мое. Любовь все еще спит в душе твоей. Ты еще не повстречала человека, которого смогла бы полюбить не за внешность или манеры, а просто потому, что он - это он.
- Все это звучит глупо и неразумно, мистер Гоббс.
- Любовь всегда неразумна, - назидательно изрек сэр Мармадьюк.
- О! Но тогда вы, должно быть, не раз любили, мистер Гоббс?
- Нет, я никогда никого не любил, хотя раз или два воображал, что любовь посетила меня... И прошу тебя, не зови меня мистер Гоббс.
- Но почему?
- Твои нежные губы не должны произносить столь неблагозвучное имя.
- Но ведь ваше имя Гоббс...
Сэр Мармадьюк сморщил свой благородный нос. Он уже жалел, что не выбрал себе более достойный псевдоним.
- Зови меня, ну, скажем,... Джон.
- Но, - она качнула головой, - я не могу вас так называть, ведь мы знакомы столь недолго. А такое обращение бесцеремонно, не правда ли?
- И все-таки зови меня просто Джон, - улыбнулся он. - И расскажи мне о себе.
- Хорошо, но по правде говоря, сэр, моя жизнь не слишком интересна. Я всего лишь простая девушка, присматриваю за фермой, убираю дом и по воскресеньям хожу в молельный дом. Моя жизнь действительно ничем не примечательна.
- Но готов поклясться, она приятна и безоблачна.
- Нет, тут вы не правы, сэр, ибо у меня немало грехов - я упряма, горда и часто даю волю своему гневу. Вот вчера, например, я наградила подзатыльником Пенелопу лишь за то, что она опрокинула горшок со сливками. Я довела бедняжку до слез, а потом и сама разревелась, после чего всю ночь молила Господа простить меня!
- Не сомневаюсь, что твои молитвы были услышаны!
- Вряд ли! - Ева горестно покачала прелестной головкой. - Потому что уже сегодня я оттаскала Джоан за волосы за испорченное масло! Воистину я несчастнейшая из грешниц, неспособная к милосердию. Вот я убежала из дому, бросила своих стариков, а ведь это нечестно и подло, мистер Гоббс! Но я так хотела побывать в Лондоне и увидеть Воксхолл! О, мистер Гоббс, если бы вы знали...
- Но ведь ты любишь свои родные места?
- Да! Всем сердцем! Запах свежего сена, предрассветное пение птиц, закатное солнце над лесом, шепот ручья - я и вправду люблю все это. И все же Лондон, его чудесные улицы, его дворцы и... Воксхолл... О, мистер Гоббс!
- Неужели ты не можешь звать меня просто Джоном?
- Могу, сэр, но все же мы знакомы столь недолго, а вы джентльмен, настоящий джентльмен!
- Ты судишь по моей одежде?
- Нет, скорее по вашему лицу. Оно полно достоинства, а ваши манеры они столь величественны!
- У тебя есть сестра или брат?
- Сестра, сэр. Бедная Табита.
- Значит, умерла? Прости меня, дитя мое!
- Умерла? Нет, слава Всевышнему, она жива и здорова, но мои дядья постоянно твердят, что лучше бы она умерла. Видите ли, ,моя бедная сестра вышла замуж за... - Ее голос понизился до стыдливого шепота - за актера! И дяди не позволяют мне видеться с ней.
- Но, может быть, ее супруг вполне достойный человек? - с легкой улыбкой осмелился возразить сэр Мармадьюк.
- Нет, сэр, это невозможно! Ведь все актеры - исчадия ада! Но я так скучаю по своей Табите и каждую ночь молюсь за нее.
- Ну, тогда, я уверен, с ней все в порядке.
- А вы набожны, мистер Гоббс?
- Надеюсь, что так.
- Вы часто молитесь?
- Боюсь, что нет, - серьезно ответил сэр Мармадьюк. - В последний раз я молился, когда был ребенком.
- Увы! - с упреком вздохнула мисс Ева. - Я так и думала. У вас такой мирской вид... И все же...
- И все же? - спросил он, встретив ее серьезный взгляд.
- Я думаю, что для вас еще не все потеряно.
- Надеюсь, это так, - совершенно серьезно подтвердилл сэр Мармадьюк.
- Честно говоря, вы привержены роскоши, а это грех. Вы горды и высокомерны, и это тоже грех. Но у вас, Джон Гоббс, такое доброе лицо, у вас такие мягкие глаза и такая открытая улыбка.
Сэр Мармадьюк улыбнулся. В этот момент раздался мелодичный звон часов далекой церкви. Путники остановились у ограды, и Ева-Энн начала считать удары.
- Одиннадцать! - воскликнула она с непритворным ужасом. - Уже одиннадцать часов! Я никогда не бывала за оградой деревни в столь поздний час, уже в девять я в своей кровати читаю вечернюю молитву. Боже мой, какой позор! Надо торопиться!
Гибкая, как кошка, она мгновенно взбежала по лестнице и оказалась за деревенской стенкой прежде, чем джентльмен успел помочь ,ей. И сэру Мармадьюку не оставалось ничего другого, как последовал за девушкой призвав на помощь все свое проворство.
- Твой дом далеко? - поинтересовался он, несколько запыхавшись.
- В двух милях отсюда.
- Тогда прошу тебя, Ева-Энн, давай не будем торопиться.
- Почему?
