Отец узнал его.
2
Если бы Архимед был поэтом, он сказал бы так: 'Дайте мне точку вне мира, чтобы я мог показать вам этот мир целиком. Тогда бы вы увидели, какой яркий свет он излучает'.
Когда я был ребенком, я думал, что Бабадаг - мой дедушка. Потому что Бабадаг означает - дедушка- гора. Отец мой потому его так любит, что считает его своим отцом. Каждое утро, проснувшись на рассвете, он тихонько разговаривает с ним.
И хотя я, вырастая, понял, что это не так, я никак не мог избавиться от мысли о существовании между отцом и Бабадагом какой-то тайны. Как мне было в это верить? По утрам, перед работой, отец обычно подолгу стоял у окна нашей гостиной, смотрящей на Бабадаг, и, дымя самокруткой, о чем-то думал. Я следил через полуоткрытую дверь нашей, моей и Гюльзан, спальни за этим безмолвным утренним диалогом. Я был уверен: мой отец разговаривает со своим отцом - моим дедушкой. В эти минуты загорелое до черноты его лицо казалось мне просветленным.
В один из жарких июньских дней я проснулся раньше обычного, даже раньше моего отца. Потому что завтра предстоял экзамен по естествознанию. Это был последний экзамен, к нему надо было хорошо подготовиться. Если бы я сдал его успешно, мог бы считать себя уже учеником десятого класса.
Вскоре проснулся и отец. Он бесшумно прошел в гостиную. Я следил за каждым его шагом с необычайным интересом. Будто хотел подслушать его бессловесный разговор с Бабадагом. Оперевшись рукой об оконную раму, отец оглядел фиолетовую вершину горы, проследил за движением кучившихся облаков в дальнем уголке неба и спокойно произнес:
- Сегодня будет хорошая погода... Да, все будет хорошо, очень хорошо, иншаллах...
По тембру его голоса я понял, что он встал в хорошем расположении духа.
- Да, все будет хорошо, очень хорошо, иншаллах, - повторил он, стоя у окна.
Неторопливым движением он оторвал клок газеты из-под десятилинейной лампы, что стояла на окне, и долго мял его пальцами. Затем так же неторопливо достал из разукрашенного изящным рисунком кисета щепотку желтого табака и осторожно, но в то же время сноровисто принялся скручивать папиросу. Он приставил ее к стеклу лампы, затянулся и медленно выпустил колечки дыма, а они, отделившись от его прокуренных, пожелтевших усов, устремились в окно, и он, проследив за их полетом, помахал им вслед рукой,
В это время я увидел маму, которая бесшумно вошла в комнату через открытую боковую дверь и принялась торопливо приводить гостиную в порядок. Застелила обеденный стол у окна скатертью, разгладила складки на ней, поставила на стол сахарницу, вазочку с вареньем. Принесла два стакана чая.
Отец отпил глоток и, поставив горячий стакан на блюдце, взялся за папиросу. Он сделал затяжку и прислонил папиросу к краю другого блюдца.
- Ну, как ты спала этой ночью, Саялы?
Мама в это время что-то искала в шкафчике с посудой в нашей с Гюльназ комнате.
- Хорошо, - ласково ответила она.
- А ты?
- А мне что-то не спалось.
В глазах матери появилась всегдашняя озабоченность.
- Что случилось, Мардан? Неужто ты так обрадовался новой должности, что она лишила тебя сна?
Отец на ее ироничный вопрос ответил спокойной улыбкой:
- А ты как думала, Саялы?
- А ведь я еще не успела ни о чем подумать.
И тут я вспомнил о происшедшей в нашей маленькой семье большой перемене - вчера отца избрали председателем сельсовета. Теперь только до меня дошел смысл произнесенных отцом слов: 'Все будет хорошо, иншаллах'.
- Как ты думаешь, Саялы, - медленно продолжал отец, - прежде чем взяться за новую работу, не навестить ли мне еще раз Гаяалты?
- На что тебе теперь Гаяалты, Мардан? Тебя в нашем большом селе в местное правительство выбрали, чтобы ты людям помогал. А ты все еще о своих камнях думаешь!
По тому, как отец улыбнулся в усы, я почувствовал, что в душе он посмеивается над мамой.
- Так ты считаешь, что я и есть местное правительство? Значит, только и обязан заботиться о людях Чеменли?...
- Может, тебя со временем и районным правительством выберут, а киши, а мы об этом и не догадываемся, - рассмеялась мать.
- Нет, Саялы, ты зря надо мной смеешься... Моя работа потруднее, чем у районного правительства...
Мама перебила его:
- Потруднее? Тогда не брался бы за нее. Ведь тебя же никто не заставлял.
- Так-то оно так, только знаешь, Саялы, не выходят у меня из головы мысли об Агчай, Карачай, Гаяалты, Бешбулаге.
- Не понимаю я тебя, Мардан. О чем ты?..
- Да ты хоть имеешь представление, что такое местное правительство? С людьми я, положим, найду общий язык. А как быть с Чеменли, Бабадагом? Как быть с селями, что хотят съесть Сенгергая? Ведь они тоже на человека надеются, на местное правительство. Разве не так? Если в Чеменли пересохнет хоть один родник, я буду считать, что это моя вина, с Карадага придет сель опять я буду виноват.
- Мардан, - вдруг посерьезнела мать, - мне и в голову не приходило, что у местного правительства может быть столько забот.
- А раз так, принеси-ка мне мои молоток и мастерок. В детской комнате они, под шкафом.
- На что тебе молоток и мастерок, а киши?
- Ты сначала принеси, а потом увидишь, на что они мне, А еще, если нетрудно, достань из сундука шелковый платок.
- Что это тебе взбрело на ум? - улыбнулась мама, но пошла и принесла сначала молоток и мастерок, а затем открыла сундук и достала оттуда цветастый платок. - Ой, да это же мой девичий платок, еще когда я была невестой...
Она уже собралась было положить его обратно в сундук, но отец остановил ее.
- Правда? Вот и хорошо, Саялы! Это как раз то, что нужно. Неси его сюда!..
Отец подошел к столу. Меня разбирало любопытство. Я приподнялся на кровати, решив узнать, что же произойдет дальше.
- Вот возьми, Саялы, и заверни все это в платок и положи на дно сундука, - и отец протянул маме молоток и мастерок.
В ее удивленных глазах я прочитал: не свихнулся ли отец?
- Что с тобой, Мардан, разве молоток и мастерок заворачивают в шелковые платки?
- Заворачивают, Саялы, заворачивают. Если бы я мог, я бы в золото их завернул. - Сказав это, отец снова двинулся к окну. - Не только Чеменли, пусть бы весь земной шар отдали в мое распоряжение, а все равно остался бы уста Алмарданом.
- Ты прав, Мардан. - Мама аккуратно завернула в свой девичий платок молоток с мастерком, которые все еще продолжала держать в руках.
Отец уже стоя выпил остывший чай и собрался уходить.
- А ты не будешь завтракать?
- К завтраку я вернусь. Пусть ребята проснутся... Скрипнула дверь, ведущая на веранду.
Мама тоже ушла на кухню. Я торопливо оделся и подошел к отцовскому 'звездному окну'. Так же, как он, опершись рукой о раму, посмотрел на Бабадаг. Что же там такого видел отец? Почему каждый раз, когда он вглядывался в гору, у него в глазах появлялся особый блеск. Мне хотелось разгадать эту тайну. Но Бабадаг был самой обыкновенной горой. Снежная вершина сверкала в лучах восходящего солнца. Узкие, пересекающиеся тропинки на заросших густых склонах были безлюдны.
Над снежной пикой Бабадага, на белом фоне медленно плывущих облаков, кружила какая-то птица. Вдруг она камнем устремилась вниз. Легкие птичьи перья закружились в пыльной буре.
