как человек гордится многими своими прекрасными качествами, он может гордиться и своей любовью...
- Я не вижу в этом логики.
- В любви не бывает логики.
- Да, это вы очень верно заметили: в любви не бывает логики. Ее первое условие состоит в том, что заставляет человека, который полюбил, забыть о себе прежде всего. Такому человеку хвастать своей любовью не приходит в голову.
От этих слов Рамзи передернуло. Рамзи, всегда и везде веривший в свое превосходство и умевший дать это почувствовать, в эти мгновения походил на дерево, с которого одно за другим опадали плоды.
- Вот за то, что ты такой тонкий человек, я и люблю тебя, Шахназ, проговорил он дрожащим голосом. - Я знаю, что это чувство никогда не покидало меня. Оно мешало мне увлечься кем-либо другим. Я так и не создал семьи. А ведь все могло быть иначе. Ты своей любовью могла стать хирургом моей честолюбивой натуры. Но ты этого не сделала. Значит, тонкость, чуткость, глубина твоего нежного сердца предназначены лишь для себя самой. Разве я говорю неправду? Значит, ты согласна со мной? А раз так, скажи-ка мне: велика ли разница между моим честолюбием и этой твоей чуткостью и тонкостью? Вот ты была шокирована статьей обо мне в районной газете. Почему? Потому что это было наглядное, откровенное честолюбие. Но ведь оно существует и в глубинах человеческого сердца. Поверь мне, каждый из нас честолюбив по-своему. И нет на свете лишенных этого качества.
- Можно найти, - вдруг непроизвольно вырвалось у Шахназ.
- Говоришь, можно найти?
- Да, можно. Правда, в ваших словах есть доля истины, особенно тех, что касаются меня. Но на свете есть немало людей...
- Ты путаешь эти понятия, Шахназ-ханум. Иногда и самый эгоистичный человек умеет быть доброжелательным. Его побуждает быть доброжелательным именно честолюбие. Возьмем, к примеру, Айхана амиоглу...
- Я как раз имела его в виду, - опередила его Шахназ. - Его сердце похоже на соловья, который всегда и везде поет песни для других.
- Я даже сам не знаю, что тебе ответить? Как уверить тебя, что каждая песня, поющая в его сердце будто бы для других, в результате оборачивается его личной песней... Аллея Айхана, родник Айхана... Разве не в том, чтобы услышать эти слова, конечная цель его благородных дел?
- Эти названия дал им народ...
- Конечно, придумал народ, - радостно продолжал Рамзи. - Это-то Айхану и нужно, чтобы люди хорошо думали о нем. Это и есть самый тонкий вид честолюбия. В этом смысле Айхан амиоглу еще искуснее тебя. Он как будто прячется от славы, а слава бежит за ним следом.
- Если мы будем только так оценивать все благородные поступки людей, тогда на свете не найдется ни одного настоящего человека. Между тем благородных людей гораздо больше, чем неблагородных.
- Но не будем забывать, что ни один из этих благородных людей, которых, по твоему уверению, больше, не свободен от страсти личной славы. По-твоему, почему он против памятника Эльдару Абасову?
- По правде говоря, это для меня пока тоже загадка.
- Тут нет никакой загадки. Он попросту завидует. А зависть- это обратная сторона честолюбия. Он думает: зачем простому летчику Эльдару Абасову ставить памятник величиной с Гылынджгая? Ведь он, Айхан амиоглу, тоже был на фронте. Кто знает, может быть, и он где-то проявил героизм, но ему не повезло. Правильно?
Шахназ хотела что-то возразить, но не смогла. Рамзи, почувствовав, что она отступила, еще больше приободрился:
- А ты, Шахназ-ханум, не сердись за мою откровенность. Влюбилась в него, как ребенок. И этого еще мало. И на языке твоего сына только одно: дядя Айхан сказал, дядя Айхан не так сказал...
- Это вы напрасно, Рамзи-муэллим, за сына я не беспокоюсь. Айхан приучает его к труду, учит любить природу.
- А после этого, бог даст, приучит и к ненависти, сладкими словами научит ненавидеть память героев.
- Нет, ошибаетесь, Рамзи-муэллим, Айхан никогда не примешает к шербету яд и не даст выпить моему сыну. Сам выпьет, но ему не даст.
На большом лбу Рамзи снова появились глубокие морщины.
- Я... изумлен, Шахназ-ханум, ей-богу, изумлен. Хоть бы один день посидеть на троне этого Айхана амиоглу! Я согласен быть таким же калекой, хромым и кривоногим, но только таким счастливым, как он. Только бы услышать из твоих уст столько приятных слов.
- Вы напрасно над ним смеетесь...
- Я не смеюсь над ним, я ему завидую, причем откровенно. Ты превратила этого несчастного в такого идола, что мне ничего не остается, как завидовать ему. Не узнала ли ты в Баку что-либо новое? Может быть, легендарный герой Ризвана Раджабли - действительно Айхан амиоглу?
- Нет, к сожалению, это не так. Айхан Мамедов, что изображен на картине, действительно другой человек.
- А к чему же сожаление?
- К тому, что я очень в это верила. По правде говоря, меня и теперь не оставляет эта мысль...
Горький смех Рамзи прервал ее. Председатель с издевкой сказал:
- А я чем дальше, тем больше верю в то, что ты в него влюбилась, Шахназ-ханум... ей-богу, влюбилась...
- Я не знаю, о чем вы говорите, но как человека, как мудрого учителя моего сына я действительно его люблю.
- Я чувствую, что он тоже к тебе неравнодушен. Только увидев тебя, он забывает о себе.
Теперь очередь была за Шахназ.
- Хоть о себе он и забывает, но о том, что я честная женщина, он не забудет, можете быть спокойны.
Рамзи опять был поставлен в тупик. Разве, оставив все свои дела, он пришел в школу только затем, чтобы услышать эти слова? Что опять произошло с Шахназ? Неужели в Баку она услыхала что-то новое у этого художника? Но что она может узнать? В газете, в журнале, везде ясно написано, и сам художник подтвердил, что Айхан Мамедов, тот, что на картине, погиб. И героизм состоял именно в этой гибели. Так чего же хочет добиться Шахназ?
Он вышел из школы и в глубоком раздумье направился в правление. 'Кто же все-таки этот хромой? Что видит в нем Шахназ? А я сам?.. Почему я не могу смотреть ему в глаза?'
10
У рассветной звезды спросили:
- Ты, почему так красива?
- Далека, - сказала она. - Поэтому.
Был выходной день. Эльдару не надо было идти в школу. Но дел у него было много. Мама поручила их целую кучу: полить деревья в саду Эльдара, отремонтировать школьный громкоговоритель. Еще надо было сделать домашние задания и подготовиться к сочинению 'Солнце - краса вселенной'. Это было самым трудным из всех дел. Потому что мама, когда узнала об этой теме, сказала, что если он и на этот раз получит за сочинение пятерку, то, несомненно, сумеет сесть за парту Эльдара Абасова.
Вот почему Эльдар сегодня в темную рань, еще до восхода солнца, решил подняться на самую высокую точку Гылынджгая и оттуда посмотреть, как восходит солнце.
Когда он, пройдя мимо уже начинающих 'говорить' с ним застывших человеческих фигур Гылынджгая, насвистывая, поднимался по узкой, заросшей росистой травой тропинке, Чеменли только пробуждалось ото сна. От редких домов внизу поднимался дымок. На пенящихся водах Агчая еще стлался утренний туман, а на зубцах Бабадага заплясали первые лучи солнца. Между двумя самыми высокими хребтами Карадага будто текла розовая река.
Эльдар уселся поудобнее на заросшую мхом скалу на последней ступени Гылынджгая, глубоко вздохнул и огляделся.
Загоревшись красным пламенем,
снова зарделась заря.
