школьников от экзаменов. В дождливый майский день ее открыл император Франц Иосиф. Вдали раздавались артиллерийские залпы, а коронованные особы Европы прятались под зонтами. Зигмунд с иронией писал Флюсу о «радующейся толпе» из газетных репортажей, которая, по его словам, в действительности так страдала от дождя, что никто и не приподнял шляпы. А его величество, добавил он, выглядел не более «величественно», чем дворник.
Кроме шлемов с плюмажем там было кое-что посерьезнее: промышленные павильоны, полные всевозможных машин и приспособлений. Одно из них — керосиновая лампа с цепями, позволявшими поднимать и опускать ее над обеденным столом, так понравилась Фрейдам, что они ее купили. Австрия стремилась показать, что становится современным государством. Некоторые страны даже чувствовали себя неловко по сравнению с «прогрессивными» хозяевами. Британцы жаловались, что их продукция «алогичным образом задерживается» на дорогах континента, и прикрывали пустые места флагами, надеясь, что никто этого не заметит.
Ярмарка 1873 года стала для венцев поводом показать, как перестроен город. Вена изменилась в соответствии с либеральными тенденциями. Перед открытием иностранных репортеров отвели ночью на крыши и показали извилистые аллеи, ярко освещенные тысячами газовых фонарей. Центральная часть города ранее представляла собой путаницу улочек в поясе зеленых полей. Это облегчало задачу защиты города от турок или их современных коллег. Пригород находился вне защитной зоны. Едва ли это расположение подобало современному городу. Наконец был издан императорский указ, который разорвал замкнутый круг. Армия была вынуждена отказаться от своей земли, и вокруг старого города был создан большой бульвар, Рингштрассе (или просто Ринг, «Кольцо»), полный общественных зданий. Ринг и его триумфальный стиль стали символом новой Вены.
Зигмунд с отцом во время прогулок видели, как бульвар постепенно строится. Это был символ всего прогрессивного, и его широкие линии с равной эффектностью исчезали вдали при солнечном свете, снеге или дожде. Армия постаралась добиться своего хотя бы в том, чтобы ширина дороги была как можно больше. Это усложнило создание баррикад и дало возможность хорошо просматривать позиции врагов и осыпать их картечью.
Зигмунд, который в июне сдавал экзамены, тем не менее находил время и для посещения выставки. «Это выставка мира эстета, — пишет он Эмилю Флюсу, — сложный и ветреный мир, который во многом лепит своих собственных посетителей». На него произвели большое впечатление письма Авраама Линкольна, выставленные в факсимиле, и он читал их своим слушательницам-сестрам.
К середине июля он уже получил результаты экзаменов — выпускной аттестат с отличием. Он сдал письменно греческий, латынь и математику, а также сочинение на тему «Размышления о выборе профессии». Его мать была снова в Рознау, но он остался в Вене и в одиночестве гулял по холмам. «Мой отец против, — рассказывал он Зильберштейну, — и хотя я каждый день по часу мечтаю [о Рознау], я не могу в действительности намереваться сделать то, что он по серьезным причинам не одобряет». Не мог он и поехать в Англию, посетить которую впервые намеревался в этом году. Почему — он не говорил. О Гизеле в письмах ничего нет, кроме строчки, адресованной Эдуарду, где он утверждает, что отказался от «привязанности» к ней.
Эта история практически не оставила следа в биографии Фрейда, если не считать рассказа в «Покрывающих воспоминаниях» о пациенте, «человеке с университетским образованием», в котором Фрейд, так любивший самоанализ, изобразил как раз самого себя. Он сделал довольно общее заключение о том, что детские воспоминания изменяются силами подсознательного. Он предложил термин «покрывающие воспоминания» для ранних воспоминаний, которые — возможно, незаметно от человека — являются экраном для предшествующих или последующих событий, которые связаны через личные ассоциации с самим воспоминанием. Покрывающие воспоминания — это иллюзия, но за ней скрывается реальность.
В этой работе 1899 года покрывающие воспоминания — так называемого «образованного человека», то есть Фрейда — посвящены одуванчиковому лугу, где он с другим мальчиком крадет цветы у его сестры. Они выбрасывают свои собственные цветы и подбегают к крестьянке, которая угощает их ломтями незабываемо вкусного хлеба. Мы знаем, что этими детьми были сам Фрейд и его племянник Джон, девочка — это сестра Джона, Полина, а происходило все это во Фрейбурге.
С этим воспоминанием связано второе, о том, как герой рассказа посещает город своего детства. Это в действительности Фрейд, который в юношестве возвращается во Фрейбург. Как говорит «образованный человек», его семья уехала оттуда из-за «катастрофы» в делах. После отъезда он мечтал вернуться в ту же сельскую местность возле города, где он родился. В шестнадцать лет он возвращается туда же с друзьями и влюбляется пятнадцатилетнюю девочку. Это была Гизела Флюс, которой на самом деле было тринадцать. Когда она вернулась в школу, оставив изнемогающего от любовных томлений парня в доме своих родителей, тот «проводил долгие часы в одиноких прогулках по прекрасным лесам, которые я открыл заново и заполнил своими воздушными замками». Это были фантазии, начинавшиеся со слов «если бы». Вот если бы он остался там, где родился, вырос в деревне, стал торговцем, как отец, и женился на ней! После этого все желтое напоминало ему о желтом платье, которое она носила в тот день, когда он впервые ее увидел.
Приводится и еще один цикл воспоминаний, связанный с посещением «дяди» три года спустя. Этот «дядя» процветал в «далеком городе» — на самом деле это был сводный брат Фрейда Эммануил в Манчестере. Там он встретился с детьми, с которыми тогда играл на лугу. Фрейд, или «образованный человек», считал, что отец и сводный брат планировали, чтобы он «сменил невразумительный предмет приложения усилий на нечто более практичное», то есть на переезд в Манчестер и женитьбу на Полине.
Эти воспоминания сочетались друг с другом: желтые цветы, желтое платье Гизелы, хлеб во сне, который был так приятен на вкус, потому что олицетворял прелесть деревенской жизни с Гизелой, обмен цветов на хлеб, который выражал идею Якоба об отказе от эфемерных целей в пользу практических занятии. Воровство цветов у Полины — это дефлорация, ее или — поскольку прошлое и настоящее взаимозаменяемы — Гизелы, потому что именно это, как признает «образованный человек», он хотел сделать в юности. Любой мужчина считает привлекательным при мыслях о браке, — пишет Фрейд в виде диалога между собой и этим несуществующим пациентом, — именно первую брачную ночь. Разве он заботится о последствиях? Фантазия о «самой серьезной сексуальной агрессии» так груба, предполагает он, что была выражена в невинной сцене детских шалостей на цветочном лугу. Эта сцена наверняка происходила в действительности, но сохранилась в памяти лишь потому, что содержала в себе другие воспоминания.
За фактическим содержанием статьи можно увидеть биографические сведения, которые рассказывают нам о том, каким Фрейд был в юности, что он мечтал о женщинах и о том, что хотел бы сделать с ними. В этом нет ничего необычного для подростка, равно как и в смутных намеках на мастурбацию. Но этим подростком был Фрейд. Как психолог он стремился найти мотивы человеческого поведения в половых инстинктах. Это было смелым и прогрессивным шагом. Даже если Фрейд и немного преувеличил, его идеи помогли людям признать правду о самих себе, чем они и занимались на протяжении всего двадцатого века. Но когда Фрейд исследовал свою собственную сексуальность, он как бы отгораживался от «обычных» людей. Разрабатывая методы, ставшие основой психоанализа, он утверждал, что вопросы пола были замечены им в свое время лишь с большой неохотой, и люди безропотно приняли эту легенду.
Фрейд любил казаться строгим и непорочным, недоступным для обычных искушений. В этом было достаточно правды, чтобы это было правдоподобным. Он стремился быть воплощением благородного рационализма, но в нем всегда присутствовала тень более уязвимого человека. Этим вторым Фрейдом был, среди многих других образов, и юноша, который чувствовал себя неловко и неуверенно с женщинами. Если бы его характер позволил ему быть смелее с Гизелой и не быть «бессмысленным Гамлетом», трепещущим и бездействующим, возможно, секс не был бы для него причиной стольких тайных страданий. Без сомнения, насладившись одной-двумя Гизелами, он все равно создал бы психоанализ, потому что он видел смысл своей жизни в объяснении человеческой природы, но, возможно, система, построенная им, выглядела бы по-иному.
Глава 4. Анатомические изыскания
Осенью 1873 года Фрейд стал студентом Венского университета. Позже он говорил, что выбрал
