они завоевали для Франции Канаду и большую часть Северной Америки; но Франция не пошла за ними. Ее отпугнул холодный ветер Севера.
Этот ветер явно благоприятствовал англичанам. В значительной степени благодаря ему сегодня в Оттаве находится резиденция губернатора ее королевского величества, а не французского генерал- губернатора. Ветер с Лабрадора повинен в том, что неисчислимые богатства северного материка достались людям, говорящим на английском языке, и в том, что сегодня большие американские города с французскими названиями — Сент-Луис и Новый Орлеан — не имеют ничего общего с Францией. Ветер с Лабрадора не благоприятствовал французам.
Не благоприятствует он и латышу, который едет со мной в каюте. Бедняга вот уже неделю лежит на койке, стонет, мучается и говорит, что умрет до конца плавания.
Не умрет. Современные машины обломали ветру с Лабрадора его острые зубы.
2. Канада, пахнущая бензином
В Монреале на Джемс-стрит, которая соответствует Уоллстриту в Нью-Йорке, возвышается, окруженный другими исполинскими зданиями, внушительный небоскреб «Ройял Банк оф Канада», мраморная святыня доллара и могущества. Через великолепный портал, отделанный тяжеловесной бронзой, входят и выходят люди, которые распоряжаются миллионами долларов и человеческих душ: в их портфелях, в их не всегда чистых руках судьбы страны.
Тут же, перед входом в банк, втиснувшись в ряды авто, ожидающих своих хозяев, стоит нищий, шарманщик. Он крутит шарманку. Это какой-то хитроумный инструмент, из которого бьют ключом звонкие жизнерадостные плясовые мелодии. Они заражают весельем всю улицу и плещутся о стены «Ройял Бэнк оф Канада». Не трогают они только людей, входящих в банк, — не доходят ни до их сознания, ни до их кармана. Спустя некоторое время шарманщик убеждается, что выбрал плохое место, перестает крутить шарманку, кротко улыбнувшись, взбирается на трехколесный мотоцикл, к которому эта шарманка прикреплена, заводит мотор и отправляется искать счастья в другой район города.
На пересечении двух улиц замешательство. Какой-то растяпа-шофер неожиданно тормозит свой грузовик посреди перекрестка, прерывая тем самым ровный бег длинной вереницы автомобилей.
Ближайшая машина — роскошный «Крайслер» — едва не налетает на грузовик; в последний момент резко сворачивает в сторону, проскальзывает в одном дюйме от заднего колеса злополучного грузовика, опасно сближается с соседним рядом автомобилей, отчаянным виражом втискивается в узкий просвет между ними — единственный выход! — и, ведомая искусной рукой, избегает, казалось бы, неминуемой аварии.
Все затаили дыхание и следят за происшествием, с восхищением глядя на «Крайслер». Им управляет женщина. Ей не меньше семидесяти лет, у нее седые, прекрасно завитые волосы. Старушка ни на мгновение не теряет хладнокровия. Проезжая мимо незадачливого шофера, она лукаво подмигивает ему и говорит что-то, добродушно улыбаясь. Что-то не слишком лестное, потому что шофер краснеет.
С этого момента я внимательно слежу за автомобилями в Монреале и часто вижу, что управляют ими пожилые женщины. Такие бабушки, в Европе доживающие остаток своих дней, в Монреале садятся за руль и становятся моторизованными амазонками…
На Сэнт-Катрин-стрит — улице, длина которой, вероятно, двадцать английских миль, — находится огромный любопытный магазин. В нем происходит постоянный аукцион подержанных автомобилей, но в этом аукционе в отличие от общепринятого цены все время снижаются. Падают каждые несколько дней, а иногда и ежедневно, на 5-10 долларов. Поэтому, если подождать два-три дня, можно купить автомобиль значительно дешевле — разумеется, если кто-нибудь сегодня или завтра не выхватит его у вас из-под носа…
Дешевизна автомашин — свидетельство материального благосостояния — была бы весьма импонирующей, если бы благосостояние шло здесь в ногу с человеческим счастьем и благополучием. Но этого-то в Канаде и нет.
Жители Северной Америки всегда куда-то несутся как безумные, ошалело гоняются за чем-то, подталкивая друг друга, подстегиваемые удивительнейшим тщеславием. Но в этой дикой поспешности они, собственно говоря, так и не знают, зачем и куда торопятся. В их беспокойстве есть что-то болезненное.
Эта монреальская улица Святой Екатерины глубоко врезалась мне в память; в конце концов я сильно затосковал по Европе, по ее незапыхавшимся людям, по тихим Августовским озерам,[1] по убаюкивающей тени под рогалинскими дубами. Есть же и в Канаде могучие леса, манящие дебри, но то, что творится в канадско-американских городах, кажется мне трагическим недоразумением, смешением понятий. Ведь назначение технического прогресса — обуздание сил природы на благо человека, облегчение жизни человеческой, а тут получился парадокс: человек, создавший огромную и прекрасную технику, сам попал в рабство к своему творению. Человечество всеми силами должно стремиться — и оно стремится — к благосостоянию. Но пусть добрая судьба хранит его от опасного вида благосостояния, какое возникло на североамериканском континенте.
Люди здесь поступают так: покупают на лето подержанный автомобиль, объезжают на нем часть страны, а затем бросают его на произвол судьбы где-нибудь на проселке и поездом возвращаются домой. При этом создается нелепое положение: бросая автомашину, нужно делать это осторожно, чтобы никто не заметил, особенно полицейские. В противном случае штраф и в, довершение всех бед требование забрать машину. Канада — это страна, где нельзя бросать машины на дорогах.
Все это началось со времен первой мировой войны. Богатство текло в Канаду отовсюду; оно открыло ей автомобиль. Малонаселенная, но невероятно обширная страна требовала наряду с железными дорогами и других быстрых и доступных средств сообщения. Автомобильная промышленность росла, как на дрожжах. Разные американские «Форды», «Дженерал Моторсы» и «Крайслеры», пронюхав о выгодах, которые сулили девственные просторы Канады, строили там огромные заводы-филиалы.
Американец, который беспощадно истребил кочующие племена индейцев, а уцелевших загнал в резервации, сегодня сам стал кочевником. В прошлом различные заразные болезни, занесенные белым человеком, косили туземцев. Сегодня белого человека бичует эпидемия автомобиля. Возник особый культ автомобиля, автомобильная культура, несущая в себе немало элементов варварства. Американец начинает все больше и больше избегать своих домов и квартир, оборудованных по последнему слову техники. Он не выносит домашней жизни, бежит от нее. Кино, дансинги, спорт, непрестанные party[2] должны заглушать его страх перед самим собой. В мчащемся автомобиле его менее остро мучает беспокойство.
Вместе с растущей автомобильной промышленностью в южном поясе Канады возникла очень густая, на тысячи миль, сеть шоссе и автострад. На этих-то путях совершается ежегодное странствование. Чтобы полюбоваться всякими чудесами природы — от острова Ванкувер до реки Сагеней, — рядом с канадцами носятся американцы. Их невероятно много: двадцать миллионов ежегодно.
А авиация? Север, где открываются едва ли не самые богатые в мире залежи ценнейших минералов, не имеет никаких шоссе — одни леса, тундры, реки и озера. Поэтому сегодня самолеты открывают Север. Самолет в Канаде стал уже предметом ежедневного обихода. Некоторые трапперы производят с воздуха проверку капканов, а почтенные дамы, случается, летают с послеобеденным визитом к своим соседкам, живущим за триста километров.
Однажды вечером я выехал вместе с одним знакомым поляком на автомашине за город в направлении Лашина. Вдоль автострады, на протяжении нескольких миль усеянной сотнями движущихся машин, зажиточные люди предаются в эту пору даум страстям.
Старые и молодые, мужчины и женщины, — играют в гольф. Площадок для гольфа множество, а играющих — сотни, если не больше. Уже опустилась ночь, и люди, залитые голубоватым светом ярких прожекторов, похожи на привидения. Издалека они напоминают сумасшедших: суетятся на поле, то и дело,
