который освещали закрытые решетками круглые лампы на потолке. Возле металлической двери, на которой красовалась табличка «Вход строго запрещен», они остановились; Рюб вынул ключ, повернул его в замке, перешагнул порог и, придержав дверь ногой, наклонился, чтобы поднять что-то с пола прямо за дверью. Данцигер шагнул было за ним, но тут же остановился — внутри царила кромешная, непроницаемая тьма. Затем Рюб включил большой, на пять батареек, фонарь, стоявший линзой вниз на полу у двери. Мощный широкий луч качнулся, обшаривая темноту, и Рюб сказал:
— Вот как сейчас мы смотрим на «Большую арену». Если вообще смотрим…
Луч света отыскал сборный дощатый домик, старый домик эпохи двадцатых годов.
— Дом Макното… — пробормотал Данцигер и осекся: дрожащий белый круг замер на крыше низкой веранды — крыша осела, она проломилась там, где ее когда-то поддерживала подпорка, которая некогда ее поддерживала.
Затем луч фонаря скользнул вдоль стены дома, по окнам, глянцевито отливавшим зеркальной чернотой, и остановился на разбитом стекле — оконная рама щерилась осколками. Никто не произнес ни слова. Рюб опустил фонарь, и прыгающий овал белого света освещал им дорогу, когда они двинулись дальше. Потом Рюб снова остановился, направив фонарь на индейский вигвам, расписанный силуэтами бизонов и примитивными фигурками людей — сейчас сыромятная кожа свисала длинными рваными лохмотьями. Внутри вигвама тускло поблескивала хромированная корзинка перевернутой тележки из супермаркета. Луч фонаря метнулся к другому вигваму, упал на его стенку.
— Рюб, я больше не мигу, — сказал Данцигер, и голос его прозвучал высоко и глухо в громадной пустоте, над которой они стояли. — Не могу. Выключите эту проклятую штуковину.
Свет погас, и в кромешной тьме Данцигер сказал:
— Ладно. Что произошло?
— Мы обанкротились. Нас лишили ассигнований. До последнего цента. Проект закрыт. Мы больше не у дел, доктор. Проекта больше не существует. Я, в сущности, вломился сюда незаконно — просто не смог утерпеть. Думаю, они знают, что я иногда прихожу сюда. Во всяком случае, замок на входной двери пока не сменили. Зато почти полностью отключили все электричество — все крупные линии. И все это правительство уже списало. Просто не могут никак найти покупателя на выпотрошенный склад без внутренних перекрытий.
— Рюб, так еще хуже. Зажгите фонарь!
Рюб щелкнул выключателем, направил луч света вверх, нашарил и высветил мостки пятью ярусами выше. Луч скользнул по мосткам и уперся в секцию, где зияла прореха длиной в десяток футов.
— Здесь мостки расшатались. Болт то ли заржавел, то ли выпал — проверок не было, секция слегка провисла, и другие болты, видимо, не выдержали. Секция рухнула на бакалейную лавочку в нашем Денвере и разнесла ее в щепки. Ремонта делать не стали, и теперь мостки постоянно закрыты…
Он перевел луч фонаря на пол, и они двинулись дальше. Прошли, не останавливаясь, мимо части фермы, обнесенной изгородью, мимо дерева — слой земли кое-где исчез, и обнажился бетонный пол. На ничейной земле перед траншеей времен Первой мировой валялись две банки из-под пива.
— Ладно, Рюб, с меня довольно. Выйдем отсюда!
В конференц-зале доктор Данцигер сказал:
— Хорошо, а теперь расскажите все, как было.
— Они начали утверждать, что у нас нет результатов.
— Нет результатов?!
— Точно. Что мы потратили уйму де…
— Нет результатов! Черт побери, что они хотели этим сказать?
— Именно то, что сказали. Не помню, кто сказал это первым — кто-то, и все. Словно мальчик закричал, что король голый, и все, как один, подхватили этот крик. Ага, точно! Глядите, голый! Черт подери, доктор Данцигер, ведь это были по большей части политики, чего же еще вы от них ожидали? Эта порода побьет всех крыс по части бегства с тонущего корабля! Помните Сая? Саймона Морли?
— Разумеется.
— Так вот — он не вернулся, черт бы его подрал. Взял и остался в своем треклятом девятнадцатом веке. Если бы он вернулся! Как мы ожидали! Как он сам обещал! Как он просто обязан был сделать! Доктор Данцигер, если бы он вернулся с доказательствами, какие только он и мог добыть, да они… Дьявол, они дали бы нам все, что угодно, кроме памятника Вашингтону.
— А вместо этого…
— Вместо этого — почем нам знать, где обретается Сай? Или Макнотон? Может, Сай только и делал, что отсиживался в своей квартире в «Дакоте» — на денежки налогоплательщиков, — вовсю корчил дурачка, притворялся перед нами, что вот-вот перенесется в прошлое. А потом как-то ночью улизнул из дома, явился в Проект через пару дней — мол, вот он я, ура мне, я побывал в прошлом! И мы попались на эту удочку. Приняли желаемое за действительное. Сенатор струхнул не на шутку, а ведь одно время казалось, что он вот-вот вручит нам какой-нибудь дурацкий орден. Генерал из Пентагона увидел наяву, как гаснет на погонах его третья звезда, и скоренько прикрыл свою задницу, объявив, что он никогда нам не верил и неоднократно нам заявлял об этом — лживый сукин сын! Да, разделались они с нами на редкость быстро. Даже академики. Докажите то, докажите это! Бог мой, меня уже тошнит от самого этого слова «докажите». А мы ничего не могли доказать. На последнем нашем совещании — через полтора дня после этого нас прикрыли — тот самый конгрессмен, гнусный коротышка — помните его? — меня совсем припек. Сай должен был вернуться в прошлое и… ну, вы сами знаете, что он там должен был сделать.
— Знаю? Да мне это было отвратительно!
— Ну да, понятно, уж простите. Но загвоздка в том, что нам пришлось посвятить в это дело конгрессмена. Иначе никак нельзя было. Так что он знал, что Сай должен вернуться и… — Рюб искоса глянул на старика, — чуть-чуть, самую малость подправить одно событие в прошлом; и, черт побери, доктор Данцигер, это событие было совсем незначительное!
— Ну да, конечно, конечно! Изменить прошлое настолько, чтобы Куба стала американским владением. Превосходно. Как будто вы в состоянии предсказать последствия такого изменения! Нелепость, причем чрезвычайно опасная нелепость. Впрочем, продолжайте.
— Этот коротышка все повторял: «Ну, майор, как теперь Куба — пятьдесят первый штат? Тю-тю! А Фидель? Играет за „Нью-Йорк Метс“?..» [7]
Данцигер ухмыльнулся:
— Поделом вам досталось!
— Да знаю, знаю, но суть в том, что у нас не было доказательств. Ни единого.
— А как же наш парень из Денвера? Он ведь побывал там. И вернулся.
— Никакого проку. Этого просто не было, как и в случае с Саем — понимаете? Где доказательства, где доказательства? Чертова свора попугаев! Наш парень побывал в средневековом Париже — ну и что? Всего десять секунд? Да они хохотали нам в лицо. Только намекните политику, что он может быть не прав, и уж друга вы себе не наживете.
— О да. Ну что ж, Рюб, — с этими словами Данцигер потянулся к шляпе и пальто, сложенным на соседнем стуле, — ничего не поделаешь. Все это было великолепно, но…
— Подождите.
— Ох, Рюб, Рюб! Проект закончен. Навсегда. Неужели вы в состоянии бродить здесь с фонариком и представлять, как все это будет отстроено? Восстановлена «Большая арена», работает школа, вернулся Оскар Россоф, прибывает новая группа кандидатов… Проект мертв! В сердце ему вбили осиновый кол.
— Конечно. Знаю. Но нам и не нужен Проект.
— «Нам»?
— Будет «нам», когда вы узнаете почему.
— Ах, вот как! Но если «нам» не нужен Проект, то что же «нам» нужно?
Рюб подался вперед над столешницей, прямо глядя Данцигеру в глаза:
— Сай.
— Сай Морли?
Рюб снова сел и кивнул:
— Точно. Сай Морли, лучший из всей нашей команды. Вот кто нам нужен, и это все, что нам нужно.
