- О Афродита, какой народ! Таких девушек нет при дворе! Мехеркле, нет! Они точно спутницы Дианы, сама Афина спустилась с ними с Акрополя!
Тут из лодки неловко выбрался последний ее пассажир - Радован. Он обвел взглядом Истока, Ирину, Любиницу и коснулся струн. Комок встал в горле старого певца, губы задрожали. Он зарыдал бы, громко, навзрыд зарыдал бы, но поспешил глотнуть воздуха. Это помогло, он совладел с собой и грянул по струнам. Тишина была разбита, девушки затянули свадебную песнь.
Исток немного пришел в себя и вспомнил про Эпафродита. Повернулся к нему, поклонился низким византийским поклоном и сказал:
- Яснейший, как мне вернуть свой долг?
- Будь счастлив, ты ничего не должен Эпафродиту! Пойдем! Вечер холодный!
И все направились вдоль шеренг всадников по улице через форум и преторий. Девушки окружили поющего Радована: толпа кричала, воины выкликали приветствия.
Эпафродит радовался, видя на конях могучих богатырей, и без конца повторял:
- Какой народ, какой народ!
А Истоку он сказал:
- Хорошо я тебя выучил, мехеркле. Это - палатинцы, а не варвары.
Они подошли к преторию, и Исток ввел их в покой, предназначенный для Ирины. Это была та самая комната, где она жила у дяди Рустика.
На стене висела икона богородицы. Девушка сняла диадему, опустилась на колени перед священным изображением и, склонившись до земли, промолвила:
- Хвала, слава, честь и благодарность тебе, пресвятая дева!
Словно подгоняемый неведомой силой, Исток опустился рядом.
- Хвала, слава, честь... - вторил он.
Эпафродит распростер руки над коленопреклоненными и торжественно по-отцовски произнес: Мой конец - ваше начало. Чего не было у меня, я дарю вам. Факелы, стремившиеся друг к другу, сегодня слились в одном пламени. Пусть небо подливает масло в сей священный огонь, дабы он горел до самой смерти. Мир, мир во веки веков! Аминь!
Обливаясь слезами, встала Ирина и поцеловала его руку. Исток низко поклонился и поцеловал ему ногу. Эпафродит обнял Ирину, прижал ее к груди и поцеловал в лоб. Потом обнял Истока и поцеловал его в щеку.
- Благословен будь, сын трех отцов: Сваруна, тебя родившего, Эпафродита, тебя учившего, и Радована, ткавшего нити твоей судьбы! Благословен будь, свободный сын свободного народа!
- Прости мне обман, - рыдал Исток.
- То не был обман, сын трех отцов!
Рабы Эпафродита внесли драгоценные дары для Ирины, яства и дорогое вино.
Еще несколько минут сидел Эпафродит среди счастливых людей, потом поднялся и стал прощаться:
- Мой путь окончен, Исток! Будь победителем, будь славен, будь мечом мщения! Ибо ты отмечен судьбою.
Они осушили чаши и проводили грека к кораблю. Войско шумело на торжественном пиршестве, море беспокойно билось о берег.
- Не уезжай! - воскликнула рыдающая Ирина, хватая руку старика, который уже спускался в плясавшую на воде лодку.
- Не уезжай? Нет, я еду. Дело сделано! Приходи, смерть!
Он легко спрыгнул в челн, закутался в свою хламиду, ударили весла, лодка закачалась на гребнях. Корабль поднял паруса и поплыл к югу, туда, где философ Эпафродит станет ждать своего часа среди подобных себе мудрецов.
ЭПИЛОГ
В сладких грезах купался Исток с тех пор, как к его груди прильнула Ирина. Жадно припав к чаше безмерного счастья, отпущенного судьбой, он медленными глотками вкушал чистую любовь. Дни летели как часы, а между тем юг превращался в север. С гор подул студеный ветер. Старые воины встревоженно поглядывали на окутанные серой мглой горы, предвещавшие снег. Сварунич не чувствовал холода, его обдувало нежное тепло, которым дышала душа Ирины.
Спустя четырнадцать дней возвратились Виленец и Ярожир, которые выдержали тяжелые бои с византийскими легионами, храбро прорвавшись к самому Гему; тогда Исток пришел в себя, приказав войску подниматься и уходить на север.
Неудержимым потоком катились отряды славинов и антов по пути, отмеченному мечом и пожаром. Телеги скрипели под грузом добычи, которую увозили с собой победители. Неисчислимые стада, мыча и блея, тянулись за войском. Останавливаясь на ночлег, люди жарили на вертелах ягнят и предавались веселью.
Окруженные отборными воинами, в крытой повозке ехали Ирина и Любиница. Рядом с ними двигались Исток и Радо, а следом за ними гуннский конь тащил двуколку, где среди баклажек восседал Радован. Он без устали бил по струнам и без устали прикладывался к баклажкам, так что голова его непрерывно качалась из стороны в сторону. На Геме уже выпал снег, однако они без особых трудностей успели добраться до Дуная. Там веселились два дня, возлагая обильные жертвы на алтарь богов. Это был прощальный пир, ибо здесь отряды антов расставались со славинами. Священными клятвами любви и братского согласия клялись они друг другу, обещая, что по первому зову Истока снова возьмутся за копья и пойдут за ним, куда он поведет.
Вскоре отряды прибыли в град, где в тесной землянке ютился старейшина Сварун, лежавший при смерти на овечьей шкуре. Звуки рогов не оживили его. Печаль и скорбь одолели старика, высосали его кровь, он был глух и нем ко всему вокруг. Услыхав голос Истока, он шевельнулся, пробормотал что-то невнятное, но глаз не открыл. Но вот он почувствовал на холодном лбу нежную руку Любиницы и приподнял усталые веки, - словно сквозь беспросветную мглу простирался его взгляд; он повеселел, его губы задвигались, неверной рукой он что-то искал. Наконец согбенный вождь, опираясь на Истока, поднялся на своем ложе. Из груди его вырвался глубокий вздох, точно он пробудился от кошмарного сна. Взгляд ожил, старик осмотрелся вокруг, раскрыл объятия Истоку, Любинице, Ирине и зарыдал, как ребенок.
Прошла зима. Не довелось Сваруну принять на руки внука, которого подарила Ирина. Прежде пришла Морана и увела его своей ледяной рукой в другой мир.
Ирина родила семь сыновей, семь ясных соколов, а дух Истока породил тысячи воинов, которые сражались с Византией, прошли всю Иллирию, пришли В Элладу, к могиле Эпафродита, и застучали в ворота Константинополя.
Гунны искали у них покровительства и гостеприимства, аварский каган разорвал союз с Византией и просил дружбы у славинов и антов, которые, храня заветы Истока, жилы в тесном согласии, овеянные славой под солнцем свободы.
