- А теперь в путь, Исток! Не для того мы пришли в Константинополь, чтобы нежиться на коврах. Я поведу тебя в город, чтобы ты увидел мир.
Радован осмотрел струны на лютне, подтянул те, что ослабли, и встал.
- Пошли! Пой, когда я тебе скажу, слушай, смотри и молчи! Нож у тебя с собой?
- С собой, отец!
- В Константинополе ночью он не раз потребуется!
Едва они переступили порог, явились оба раба, услужливо предлагая сопровождать их.
- Хватит одного! - распорядился Радован, отдал рабу лютню и пошел, как знатный господин.
- Как тебя зовут? - обернулся он по дороге к рабу.
- Нумида!
- Хорошо, Нумида, теперь я знаю твое имя.
Они свернули к северу и через несколько минут оказались на великолепной улице, называвшейся Меса. По обе стороны ее возвышались высокие дворцы в четыре этажа. Над ними сверкало ясное небо, посыпанное золотистым песком звезд. На мраморном тротуаре колыхались носилки, перед ними и за ними тянулись вереницы пестро одетых слуг. Аромат азиатских благовоний наполнял воздух. По мостовой скакали верхом разряженные всадники; Двухколесные экипажи, позолоченные, инкрустированные слоновой костью, проносились сквозь толпу. Город спешил на просторный форум Константина. Под его аркадами люди назначали свидания, носилки останавливались, поднимались завесы, пламенные взоры искали возлюбленных. Сенаторы толковали о политике, купцы заключали сделки, а вокруг столпа Константина полыхали греческие факелы, распространяя по площади волшебный свет и дурманящий аромат.
- Ты гляди, сынок, гляди! Да не потеряйся часом!
Исток охотно бы присел на каменные ступеньки, чтобы смотреть, смотреть на великолепие этого города, который из крови народов выковывает золотые браслеты, а слезы варваров обращает в жемчуг, чтобы украсить этими драгоценностями запястья и пурпурные шелковые одежды изнеженных, истомленных наслаждениями женщин.
Но Радовану было здесь не по себе. Они пошли дальше по Долине слез, на площадь, где торгуют рабами, к Золотому рогу, где уже не было дворцов, не горели факелы, развеялись ароматы благовоний. Низкие домишки, грязные улицы и, наконец, шатры и смятая трава. Здесь стоял крик, хриплые голоса пели песни фракийцев, аваров, гуннов, антов и славинов. Арабы и мидийцы, персы и иудеи, черные сыны Африки - все теснились в этом предместье. Здесь обитали босяки, воры, бродячие музыканты, скупщики драгоценностей, блудницы без роду и племени, цирковые фигляры, и танцовщицы, поводыри медведей, прорицатели, ведуны и фокусники.
Среди шатров попадались кабаки - деревянные халупы, оштукатуренные и заляпанные грязью. Внутренние стены их были покрыты сажей. Вместо столов стояли низкие, грубо сколоченные скамьи, возле них на корточках сидели люди - пили, если были деньги, или подстерегали момент, когда можно будет оторвать сосуд от губ соседа. Играли в кости, и многие, в азарте проигрывая, попадали в рабство. Пьяные пели, веселились, а потом устраивали драки.
Такое общество было по душе Радовану. Однако с тех пор как он получил собственного раба в услужение, он стал разборчив. Теперь он уже имел право выбирать, где сесть.
Он остановил свой выбор на кабаке посолиднее, где сидели несколько солдат и бедных горожан. Еще в дверях заиграл он на лютне, а Исток запел, - веселая компания мигом пригласила их к столу. Оказалось, что смуглые солдаты служили на далекой окраине империи и лишь недавно пришли на быстроходном паруснике из Африки из-под Карфагена. Тут были варвары-готы, фракийцы, даже один славин затесался среди них. Говорили они на смеси разных языков, и Исток, хоть и с трудом, все же понимал их.
- Пейте, славины, и рассказывайте, откуда вы пришли. Помогали бить Хильбудия? Весь Константинополь его оплакивает. Я под его знаменем полгода служил. Вот это был воин!
- Верно, досталось ему. Но нам неведом меч, струны - наше оружие!
- К черту струны! Меч и копье - вот это сила! Ты, старик, ни на что не годен, а вот мальчик подошел бы. Продай его!
- Продай! А под старость росу слизывай да калачи из дорожной грязи замешивай! Поумней бы что придумал, расскажи лучше, что слышно в Африке. Ты ведь оттуда - весь, как уголь, обгорел.
- Да, из Африки. Но под Велисарием мы иначе воевали, чем ты под Хильбудием.
- Герои! - похвалил его Радован и оглянулся на остальных.
- Такого триумфа миру еще не снилось! - подхватил другой. - Короли в оковах, золото, серебро - все возами, пленных вандалов целые вереницы, все это скоро сам увидишь. А потом цирк будет, его уже начали готовить: ристания, борьба, стрельба из лука, - словом, такого еще никогда не бывало. Деньги так и сыплются, а уж ешь-пей - сколько душе угодно, брюхо, глядишь, вырастет ровно купол святой Софии.
- Думаешь, корабли Велисария скоро придут? - спросил чумазый кузнец из цирка.
- Да, сегодня вечером или завтра!
- А как ты думаешь, кто выиграет на стрельбе?
- Кто? Может, я или ты...
- Ни я, ни ты, а Асбад.
- Асбад, начальник десятого палатинского легиона? Этот вонючий блюдолиз? Никогда! Спорим!
- Ставлю два вандальских золотых!
- Ставлю и я! - закричал кузнец. - Ставлю двадцать пять милиарисиев за Асбада!
- Проиграешь, - шепнул ему на ухо долговязый гот.
- Ни за что, - стоял на своем кузнец, - ни за что не проиграю.
- А почему? Потому что Асбад - любовник Феодоры?
- Что болтаешь? Ты оскорбил императрицу! - Из темного угла вышел императорский соглядатай и положил руку на плечо солдата.
- Пьяный он, сдуру ляпнул, отпусти его!
- Оскорбление величества! - возражал соглядатай.
Все вскочили, закричали, сосуды полетели на пол, кто-то погасил факел, солдаты исчезли в дверях, шпион орал, - оскорбителя и след простыл. Толпа поглотила гостей, громовый вопль огласил предместье:
- Велисарий! Велисарий!
Живая река подхватила Радована и Истока и понесла по улицам и дорогам к пристани. Множество людей теснились на берегу. Возгласы 'Слава!', 'Победа!', 'Хлеба и зрелищ!', сотрясали воздух. В море заблестели три красных огонька - сигналы кораблей Велисария.
12
'Это произошло или случайно, или по чьей-нибудь воле! - воскликнул Прокопий, закончив повесть о победе Велисария и гибели королевства вандалов. Но не только удача сопутствовала славному полководцу, бок о бок с удачей шагала бледная зависть - приемная дочь византийского двора. Когда голод и отчаянье принудили короля вандалов Гелимера попросить у Велисария хлеба, которого он давно уже не видел, губку, чтоб вытереть заплаканные глаза, и цитру, чтоб воспеть свою горькую участь, некоторые завистливые военачальники, сговорившись, послали быстроходный парусник в Константинополь к Юстиниану с доносом на Велисария, дескать, он, упоенный своей победой, вознамерился стать самовластным государем, африканским тираном. Не было тогда под солнцем человека, больше верившего доносам, чем алчный Юстиниан. Тени подозрения, что кто-то зарится на его корону, было достаточно, чтобы многие сложили свои головы на плахе или сгинули в подземельях темницы. Когда Restitutor urbis et orbis [Восстановитель города и мира (лат.)] узнал об этих обвинениях, он заперся в своих покоях и провел ночь в тяжелом раздумье.
Оплот империи на севере у Дуная пал. Хильбудий погиб. Славины соберутся с силами и весной опустошат Фракию. Правда, он щедро одарил Тунюша, Чтоб тот посеял раздор между антами и славинами. Но целиком полагаться на гунна нельзя. Из Азии доходили все более достоверные вести о том, что персы готовятся к отпору. И в такое время он должен отозвать Велисария и уничтожить его. Но это значит лишить себя единственной опоры! Разве найдешь ему замену? Ведь Велисарий не только талантливый полководец - он богат. Он содержит тысячи воинов, из государственной казны не тратится на них и сотни талантов. Разве найдешь ему замену? Конечно, Феодора, императрица, нашла бы. Разумеется, преемником Велисария оказался бы тот, кто одерживает победы над придворными красавицами в жемчужном зале императорского
