Евнух принялся клясться всеми святыми, что он готов обмануть самое августу, чтоб только услужить Эпафродиту. Крепко прижав кошель к груди, он, согнувшись, с опаской проскользнул через перистиль и закутался в темную, поношенную одежду бедного раба, чтоб не вызвать подозрений роскошным костюмом.
'Итак, теперь ты целишься в меня, продажная тварь! Монополия на шелк означает смерть Эпафродита, у которого этого добра много. И тебе захотелось понежить свое утомленное развратом тело на тонкой индийской ткани. Что ж, сразимся! Я принимаю бой, как ты того хочешь! Возможно, ты одолеешь меня! Но морские волны поглотят шелк прежде, чем хоть один лоскут попадет в твои руки. Ты не получишь его!'
Эпафродит расхаживал по мозаичному полу, что-то бормотал про себя, проклиная Феодору, пока в его голове не созрел четкий план, который он собирался осуществить этой же ночью, дабы царские соглядатаи не смогли обнаружить у него ни единого лоскутка шелка.
Раб возвестил, что кто-то снова желает говорить с ним. Недовольным тоном грек велел пригласить его. Маленькая фигурка в одежде рабыни проскользнула между белыми колоннами. Темнота не помешала Эпафродиту узнать ее.
- Чего ты хочешь? - обеспокоенно спросил он.
- Я Кирила!
Рабыня встала перед ним на колени и сложила на груди руки.
- Что случилось? Или уже заговорили об Ирине?
- До сих пор никто не спрашивал! Но сегодня собирается весь двор, и августа особо пригласила Ирину. Как мне сохранить тайну?
- Никто не может заставить больную идти на пир!
- А если императрица пошлет кого-нибудь в комнату? Или придет сама?
- Запри дверь, сядь возле и говори, что входить никому нельзя. Ирина нуждается в покое.
- Я так и сделаю, господин, но боюсь, они войдут силой.
- Тогда сразу же беги сюда. А сейчас ступай, и поскорее!
Когда она ушла, по-прежнему закутавшись в свою одежду, Эпафродит нервно зашагал по перистилю.
- Началось. Спектакль осложняется. Если мне хоть на секунду изменит разум, мы погибли!
Он позвал Мельхиора.
- Иди в ткацкую, останови станки и разбери их. Весь шелк несите на барку; выбери самых сильных рабов и самых надежных матросов. К полуночи склады должны быть пусты и барка должна отчалить. На острове Хиосе ждите дальнейших распоряжений; их привезет быстроходный парусник. Возьми с собой побольше оружия, ты пойдешь на барке; отчаливайте тихо, без сигналов. Ступай!
Мельхиор остолбенел, и Эпафродиту пришлось еще раз все сначала повторить ему.
Сотни рук мгновенно принялись за дело, тихо, без шума исчезал шелк из складов, тяжкие свертки утопали в чреве большого корабля.
Эпафродит пошел проверить выписки из счетов; он вычеркнул весь шелк и составил купчую на два оставшихся корабля, исключая быстроходный парусник, на все свое имущество и на все то, что намеревался продать. Цены он поставил небольшие; просмотрев еще раз документ, он отложил его в сторону и загадочно ухмыльнулся.
Близилась полночь, Исток ненадолго вернулся домой, чтоб хоть немного побыть с Ириной. В полночь он должен был снова идти во дворец.
Прощаясь, он поцеловал Ирину, она крепко обняла его и зарыдала.
- Не горюй! Я вернусь, прежде чем займется утро.
- Я боюсь за тебя, Исток! Страшное предчувствие мучает меня. С тобой случится беда! Бежим!
В этот момент вошел Эпафродит. Он слышал, как она сказала: 'Бежим'.
- Пока нельзя, дети мои, нельзя еще бежать. Доверьтесь мне! Даже если вас упрячут на дно Пропонтиды, Эпафродит спасет вас!
Исток спешил, вслед ему устремились заплаканные глаза Ирины, полные страха и тоски. Исток с мольбой смотрел на Эпафродита, словно хотел сказать: 'Защищай, береги и утешай мою голубку!'
25
Драгоценные занавеси бесшумно и легко сомкнулись над входом в сказочную комнату, где лежала Ирина. Ее тоскливые взгляды были прикованы к занавесям, ее думы летели вслед за Истоком в Большой дворец. Она чувствовала себя утомленной; впечатления минувшей ночи и дня были настолько сильны, настолько полны смертельного ужаса и благословенной радости, страха и упований, что скоро ее утомленная голова опустилась на шелковые подушки. Тяжелые веки сомкнулись, фиолетовый огонек драгоценного светильника усыпил девушку, над нею распростерся свод тихой, ясной ночи, рука скользнула вдоль тела. На губах ее заиграла улыбка: ей снилось грядущее счастье.
Тяжело было на душу у Эпафродита. Его маленькие глаза горели, со лба ни на секунду не исчезли острые глубокие морщины, сходившиеся над седыми бровями, словно раскрытые крылья сторожевого орла.
Провожая до ворот Истока, он снова и снова озабоченно твердил:
- Берегись подозрительных теней! Держи руку все время на рукояти меча. Феодора в союзе с самим сатаной. Поверь мне, Исток! Весь город толкует об этом!
Когда раб запер ворота, Эпафродит удалился в дом, обмотал голову теплым шерстяным платком, укутался в серый плащ из верблюжьей шерсти, кликнул шестерых рабов; ровно в полночь он вышел в сад и направился к оливковой роще. Бесшумно, без плеска опустились весла на воду, лодка молнией скользнула по водной глади. На руле сидел сам Эпафродит. Нос челна, украшенный Посейдоном с трезубцем, смотрел в глубь Пропонтиды, туда, где огромным черным пятном выделялся парусник.
- Стоп! - отрывистым шепотом приказал Эпафродит. Шесть весел зарылось в воду, лодка вздрогнула и почти мгновенно замерла на месте. Вскоре она стукнулась о борт большого корабля. С ловкостью опытного морехода взобрался старый купец по спущенной к самой воде лестнице. Наверху его поджидал Мельхиор. Протянув руку хозяину, он помог ему взобраться на палубу.
- Готово?
- Да, господин!
- Никаких несчастий?
- Один из рабов вывихнул ногу!
- Пустяки. Гребцы на веслах?
- Ждут сигнала опустить их на воду.
- Паруса не поднимали?
- Еще нет, господин!
- Хорошо. Вот письмо к купцу Тимофею на Хиосе. Продай шелк по любой цене, продай корабль и рабов. Парусника не ожидай, как я тебе сказал. Покончишь с делами, садись на корабль и отправляйся в Афины. Где мой дом, ты знаешь. Там жди меня. Береги деньги! Можешь оставить восьмерых самых крепких и самых надежных рабов, чтоб доставить деньги в Афины. Понял?
- Да, господин! - преданно подтвердил Мельхиор и низко поклонился. Одного, правда, он не мог понять: что случилось с Эпафродитом. 'Продай по любой цене', - сказал он. Чтобы он, Эпафродит, продавал по любой цене? Нет, это не умещалось в голове Мельхиора. Если бы он не видел в глазах хозяина холодной, трезвой решимости, если б на лице его не было спокойствия и уверенности, Мельхиор подумал бы, что тот сошел с ума.
- Счастливого вам и благополучного пути! Дует мягкий восточный ветер. Можете сразу ставить паруса! Пусть благословение Христа усмирит бури!
Эпафродит поднял руку, как бы благословляя корабль и скрытое в его темном чреве богатство. Лишь на одно мгновенье его будто пронзила молния, словно он отрывал от своего сердца самое дорогое в жизни. Но лишь на одно мгновенье. Пламя ненависти к Феодоре, пылкое желание победить ее, вырвать у нее из рук добычу победили страсть, которую он питал к каждому статеру столь заботливо созданного богатства. Он проворно перелез через борт, тень скользнула по лестнице, и в один миг в морской ночи исчезли очертания лодки Эпафродита.
Вскоре до него донесся глухой удар молотка, давшего сигнал гребцам: весла на воду! Темная громада ожила, и корабль двинулся. С берега в последний раз проводил его взглядом Эпафродит, в последний раз
