– Но ты не можешь им быть.
– Почему?
– Потому что ты нисколько не похож.
– А тряпка?
– Этого недостаточно, капитан был джентльменом, его все называли сэр.
– И я заделаюсь джентльменом.
– Это трудно, у тебя не получится.
– Ты что, спятила? Как это не получится? Да я… Говори, что для этого надо?
– Ну, во-первых, подстричься, у капитана была очень короткая стрижка, и он любил расчесываться, он говорил, что на нечесаную голову ему хуже думается, ничего злодейского не приходит; во-вторых, вымыться с пят до головы включительно, и не просто, а с мылом и мочалкой; в-третьих, переодеться, капитан был щеголь и в грязных лохмотьях не ходил, он их презирал из-за того, что они бы уронили его капитанское достоинство. Вот видишь, это все слишком не выполнимо. Нет, не быть тебе Киддом, не быть, никто взаправду не примет.
– Врешь ты все! Еще как буду! У тебя ножницы есть?
– Есть.
– Чего стоишь тогда?
Я бросилась, но (куй железо, пока горячо) остановилась и спросила:
– А мыло и мочалку?
– Ладно, давай!
Я летела радостная и довольная. Как ловко дельце сварганила! Куда там Пестолоцци!
Нахваливала я себя всю дорогу и, наверно, переусердствовала, потому что спускающийся по лестнице Корсан что-то насмешливо проворчал в ответ на мое «доброе утро». Больше я ничего, не хотела ему говорить, но не выдержала, обернулась на радостях и торжествующе пропела:
– Получилось! И без всякой мзды!
И понеслась дальше.
Билли стоически выдержал все: и получасовую стрижку, и пятикратное намыливание головы с переходом на остальные участки тела до пояса, дальше он не позволил и драился сам не менее тщательно, и сожжение его лохмотьев с заменой их новой одеждой, приличествующей его новому званию и достоинству, которая якобы случайно отыскалась у Алиссии. Одни только сандалии были отвергнуты сразу и навсегда. Но и без них это был совсем настоящий джентльмен приятной наружности. И я с удовольствием под его руководством лазила по реям, брала на абордаж, посыпала палубу песком, чтобы не скользить, когда кровь зальет ее сплошняком, рубилась, падала за борт и тонула, пока не появился Корсан и не крикнул, чтобы я немедленно плыла к нему.
Когда я вышла на берег, он сердито спросил:
– У вас что, нет купальника?
– Есть.
– Так какого дьявола вы прямо в платье ныряете?
– Для натуральности, чтоб пузырилось как у утопленницы, которую скинули за борт. Очередная жертва кровавого деспота.
– Даже так.
– Ага, ну, я поплыла обратно.
– Нет, я запрещаю вам кувыркаться с тех бревен.
– В платье?
– В чем угодно.
– Но почему?
– Просто как деспот не хочу, чтобы вы падали за борт и изображали утопленницу. Очень у вас натурально получается, я уже хотел палить из пушек, чтобы всплыло ваше тело.
– Ладно, я не буду падать.
– Куда вы?
– Туда, – я махнула рукой в сторону нашей посудины.
– Я же вам запретил!
– Но я и не буду, только доплыву, и все.
– Уже поздно, пора идти обедать.
Я крикнула Билли, что скоро вернусь, и пошла за Корсаном, отжимая на ходу волосы и юбку, но воды все равно оставалось достаточно, и она капала и лилась на траву и цветы. Я крутанулась оттого, что настроение было прекрасное. Сорвала цветок и протянула Корсану, который в этот момент остановился и оглянулся.
– Это мне? – удивился он.
