– Одно другому не мешает. Я давным-давно погиб.
– Да, Фрэнк, ты закоренелый грешник, тебе уже ничем нельзя помочь.
– Это как сказать, может, просто рядом не было верного человека, который захотел бы помочь мне. Почему бы тебе. Рыжая, как главной причине моей гибели, не взяться за это благое дело?
– У меня не получится.
– Позволь узнать почему?
– Ты меня не будешь слушаться, ты всегда был обо мне чрезвычайно низкого мнения, а поколотить тебя мне не по силам, у меня нет мер воздействия на тебя.
– Напрасно скромничаешь, детка, если разобраться, то последние два дня я нахожусь у тебя под каблуком.
– Но я же у тебя в гостях, и ты как гостеприимный хозяин стараешься показаться лучше, чем ты есть на самом деле.
– Я гостеприимен не до такой степени. Должен признаться, у меня были совсем другие намерения, когда я увозил тебя в свое логово. Так что видишь, я успел кое в чем измениться. Принимайся, за дело, Рыжая, у тебя получится.
– Но я никогда ничем подобным не занималась, я не знаю, что надо делать!
– Я тебе подскажу.
– Ну, если ты настаиваешь… я попробую, только не говори потом, что тебя не предупреждали, что ничего не получится. Ладно, говори, что мне надо делать.
– Для начала ты должна убедить меня расстаться со всеми красотками, кроме жены, разумеется.
– Прямо сейчас убеждать?
– Ну, чем раньше начать, тем больше шансов на благополучное завершение.
– Хорошо… Фрэнк Ловайс, ты должен расстаться со всеми красотками, кроме жены, разумеется.
– Нет, Рыжая, – поморщился Фрэнк, – никуда не годится. Пораскинь мозгами, перед тобой запутавшийся человек, нестарый, в нем еще не все струны души оборваны, попытайся сыграть на них. Да и не мешает поближе подойти ко мне.
Спрыгнув с подоконника, я подошла.
– Так хорошо?
– Нет.
– А так?
– Нет.
– Нет, хорошо! И сам не приближайся!
– Почему?
– Потому что мне голову нужно высоко задирать, вот почему!
– Детка, тебе в любом случае придется подойти, иначе ты не сможешь вручить мне свои руки.
– А зачем их вручать?
– Видишь ли, без этого невозможно достичь естественной достоверности, к тому же нарушается целостность восприятия, не говоря о том, что начинающим руки всегда мешают.
– Не беспокойся, мне мои не помешают. Говорить? – Фрэнк кивнул. – Фрэнк Ловайс, ты должен расстаться…
– Ну, вот видишь, руки твои повисли. Ты не знаешь, куда их деть.
– Ничего не повисли. Я сейчас еще раз попробую. Фрэнк Ловайс, ты должен…
– Стоп.
– А если я их за спину спрячу?
– Это не поможет. В данной мизансцене у них есть одно-единственное положение и никакого другого. Прошу не забывать – настоящее искусство требует жертв и не терпит приблизительности.
– Ну, если уж требует и не терпит, – вздохнула я, придвигаясь к нему, как он хотел, и вручила ему свои руки; он их сразу пристроил у себя на груди. – Начинать?
– Валяй, – кивнул Фрэнк.
– Фрэнк Ловайс, ты должен расстаться со всеми красотками, кроме жены, разумеется.
– Это много лучше, осталось подправить текст. Постарайся сделать его максимально выразительным и не стоит прямо упоминать мою жену.
– То есть я могу говорить, как мне хочется?
– Конечно.
– Тогда… тогда. Фрэнк Ловайс… я хочу, чтобы ты немедленно покончил со своими лощеными красотками! На черта эти липучие сквалыги тебе сдались? У тебя есть кое-кто получше! И если ты будешь дальше упорствовать и погрязать, то кое-кто тебя обязательно бросит и будет, безусловно, права. Потому что как же иначе? Никакая женщина этого долго не вынесет. Я, например, тоже не вынесу, у меня уже
