взвод в четыре двадцать, за десять минут до общего сигнала побудки. Чтобы быть уверенным, что никто не опоздает в строй Не хватало еще, чтобы в первый его самостоятельный день были какие-то неполадки.
«Черт побери», — снова проворчал он, оглядывая себя в зеркало. Затем, зажав сигару в зубах, быстро направился через коридор в еще темный кубрик.
— Подъем! Быстро с коек! Давай! Давай, не задерживай!
Включив все освещение, он наблюдал, как новобранцы, чем-то напоминавшие ему вылезавших из щелей тараканов, выскакивают из-под одеял, прыгают с верхних коек, быстро становятся в строй.
Один только Адамчик сидел на койке, не понимая спросонок, где это он. Мидберри в два прыжка перемахнул через проход, схватил солдата повыше локтя и рывком сдернул с постели. Потеряв равновесие, еще не совсем проснувшийся солдат упал в проходе на четвереньки, но тут же вскочил и вытянулся по стойке «смирно».
Мидберри повернулся к взводу, громко крикнул:
— Рассчитаи-сь!
Он ждал, перекидывая сигару из одного угла рта в другой, и по мере того, как счет приближался к нему, все явственнее ощущал, что у него в душе поднимается какая-то непонятная озлобленность. Стоявший последним рядовой Дебази крикнул:
— Семидесятый, последний!
Мидберри приказал солдатам одеться и выходить строиться на площадку.
— С винтовками, подсумками и «ночными горшками»[9], — крикнул он. — И на все пять минут. Бего-ом!
Отдав команду, он вышел из кубрика, постоял немного на металлических ступенях крыльца. На улице еще было темно. Только на востоке небо чуть-чуть посветлело, из черного стало темно-серым. Но солнце еще даже не угадывалось. Тянуло прохладным ветерком с Атлантики, легкий бриз приятно холодил кожу. Он даже слегка попахивал чем-то легким, неясным — может быть, водорослями или рыбой, поди угадай.
Точно так же пахло и шесть лет тому назад, когда он, еще зеленый новобранец, стоял здесь же, в этом лагере, у крыльца казармы. Другой батальон и другой кубрик, но тот же самый запах, тот же плац, та же нудная солдатская повседневность: подъем на рассвете, неразбериха, крики, брань сержантов, построения, разводы, занятия, парады… Только теперь он стоял уже по другую сторону. Не с солдатами, а против них. И только теперь начинал понимать истинную подоплеку многого из того, что тогда казалось ему странным и необъяснимым. Почему, например, его тогдашний «эс-ин» не допускал по отношению к ним и намека на слабину, на какое бы то ни было панибратство с рекрутами. Просто, оказывается, он знал самую главную заповедь всех поколений «эс-инов» — дай солдату палец, оттяпает всю руку.
Мидберри еще раз глубоко вздохнул и задержал дыхание. «Черт бы их всех побрал, этих безмозглых тупиц, — подумал он. — Ну до чего же бестолковый парод. Не могут понять, что хорошо, что плохо. Стоит только отнестись к ним чуть-чуть по-человечески, как уже готовы растоптать тебя, верхом взобраться. Приходится ли после этого удивляться, коли иной „эс-ин“ и потеряет контроль, превратится в этакого вот Магвайра. И вины тут его вовсе нет».
Он медленно выпустил воздух из груди, снова набрал полные легкие, еще раз задержал дыхание, медленно выдохнул. Успокаивался. А потом снова вернулся он мысленно к тому, что произошло утром в сержантской: «Я, пожалуй, правильно поступил, не наказав Купера. Ведь он действовал не предумышленно. Просто парень на какое-то мгновение забылся, потерял контроль над собой. Вот и все. Да к тому же, поможет ли человеку наказание, наложенное в такой обстановке? Наставит ли оно Купера на путь истинный? Вряд ли. Скорее наоборот. Бесконечными окриками и придирками его просто окончательно задергаешь, собьешь с толку. А человека или солдата все равно не сделаешь. Вон он какой ходит. Как побитая собака. Всего боится. От всего вздрагивает. А если и дальше давить, так чего доброго еще с катушек скатится. Ну его».
В этот момент он вдруг вспомнил еще одни недавний разговор с Магвайром:
— Черт с ними, — наставлял его старший «эс-ин». — Ну что особенного, если кто-то из этого сброда тут чокнется Здесь ведь у нас не райские кущи. Верно? Так если кому не по нутру, мы тут при чем? Пусть на себя пеняет.
Конечно, Магвайр дело знает. И опыта ему не занимать. Тем не менее Мидберри был уверен, что сержанты-инструкторы поставлены все же не для того, чтобы давить и мордовать парней. Они должны делать из этих юнцов морских пехотинцев, а не психопатов.
А сомнения все никак не покидали его. Где же правда? И кто прав? Прав он сам или нет? Вот хотя бы в отношении того, можно давать солдатам слабину или нет. Ведь он сам еще только-только становится на ноги. Взвода толком не знает. Он к ним присматривается, а они, наверно, к нему. Что, мол, за человек этот младший «эс-ин»? Какие у него уязвимые места, слабинки? Взять хотя бы того же Купера. Кто может сказать, что он сейчас думает о своем сержанте. Не решил ли уже своей башкой, что с младшим «эс-ином» можно не церемониться. Слабак, мол. Сам, мол, еще новичок, не знает толком, как поступать.
Тем временем из казармы один за другим уже начали выскакивать новобранцы. Выбежавшим первыми Мидберри показал, где надо строиться, остальные примыкали к стоявшим. Попыхивая сигарой, он наблюдал, как постепенно образовывался строй, и вот уже весь взвод замер перед ним в молчаливом ожидании. В еще неясной предрассветной дымке тихо застывший взвод казался чем-то загадочным, даже неправдоподобным. На миг ему померещилось, что взвода вообще не было, и это он своей силой воли, своим воображением создал его.
В эту минуту над городком запела труба утренней побудки. В казармах, что вытянулись рядами вдоль дороги, зажглись огни.
— Добро, — сказал он как будто сам себе. И, набрав в легкие воздуха, крикнул: — Оружие… к осмотру!
Солдаты вскинули винтовки перед собой, замерли. Мидберри не торопясь спустился вниз с крыльца, двинулся вдоль строя. В третьем ряду стоял Адамчик. Сержант остановился перед ним, смерил взглядом:
— Что, не выспался?
— Так точно, сэр!
Мидберри глубоко затянулся сигарой, потом, приблизив лицо к самому носу солдата, спокойно и сосредоточенно выпустил ему облако едкого дыма прямо в глаза. Адамчик от неожиданности сморщился, заморгал, однако головы не опустил, продолжая напряженно смотреть куда-то вперед и вверх, поверх сержантской шляпы.
Мидберри подумал: «А ведь если бы мы были не в учебном центре, а где-то в другом месте, скажем, в баре, он бы так не стоял. Не стал бы терпеть. Дело и до драки могло бы дойти. Прямо здесь, или в другом месте, попозже. Но так просто с рук не сошло бы. Тогда за право унизить другого надо было бы выдержать бой. И никакие нашивки не помогли бы. А тут вот все можно. И драться не надо. Вот что значит учебный взвод. Совсем не то, что строевая часть. А все потому, что эти парни еще не солдаты. Сборище шпаны зеленой. Молчат и пялят глаза. Да смотрят еще и не в лицо тебе, а поверх головы. Чучела какие-то, манекены. Вон как вытянулись. Хоть режь их, хоть ешь, все стерпят».
На миг ему показалось, что все это просто сон. Необходимо встряхнуться, сбросить с себя эту паутину.
— Так вот что, — крикнул он. — Чтобы это было в первый и последний раз, парень. Больше я тебя будить не намерен. Ясно?
— Так точно, сэр!
Осмотрев строй и убедившись, что прием солдатами выполнен правильно и грубых нарушений нет, Мидберри вернулся на свое место. Обвел глазами взвод. Набрал воздуха в легкие. Выдохнул.
— Хочу сказать вам, человечки, что у вас в руках не швабры, а винтовки. Оружие. Держать его следует перед грудью, строго по диагонали, на четыре дюйма от себя. А главное, чтобы при этом в груди была гордость. Настоящая гордость. Ясно?
— Так точно, сэр!
Взгляд его остановился на Купере:
— А тебе, «взводная мышь»?
— Так точно, сэр!
