Первого октября Майк Мартин заглянул в тайник на могиле матроса Шептона на кладбище в Сулайбикхате и обнаружил там письмо от Ахмеда Аль Халифы.
Мартин не слишком удивился. Если Абу Фуад слышал о нем, то и до него тоже доходили слухи о расширяющемся движении кувейтского сопротивления и о его выдающемся руководителе. Вероятно, рано или поздно их встреча должна была состояться.
За последние шесть недель положение иракской оккупационной армии резко изменилось. Вторжение в Кувейт оказалось легкой прогулкой, да и первые дни оккупации вселили в иракских солдат уверенность в том, что их пребывание в Кувейте будет просто приятным времяпрепровождением, не более сложным занятием, чем завоевание страны.
Мародерство было очень прибыльным делом и всегда оставалось безнаказанным, случайное убийство кувейтца лишь вносило в жизнь разнообразие, а для развлечения здесь было достаточно женщин. Так вели себя все завоеватели со времен Вавилона.
В конце концов, Кувейт был всего лишь жирной курицей, которую осталось только ощипать. Но через шесть недель курица стала царапаться и клеваться. Больше ста солдат и восемь офицеров были убиты или пропали без вести, причем далеко не все исчезновения можно было объяснить дезертирством. Оккупанты впервые узнали, что такое страх.
Теперь офицеры боялись ездить в легковых автомобилях без охраны и требовали в качестве сопровождения по меньшей мере грузовик, битком набитый солдатами. Штаб и командные пункты приходилось охранять круглосуточно; иногда иракские офицеры, чтобы разбудить часового, разряжали пистолет над его головой.
Ночью наступал «комендантский час» и для самих оккупантов; сравнительно безопасно по ночам могли перемещаться лишь более или менее многочисленные группы солдат. Когда сгущались сумерки, патрульные боялись выходить из своих редутов. И все же мины взрывались, автомобили загорались или останавливались с заклинившим двигателем, откуда-то летели гранаты, а иракские солдаты с перерезанным горлом исчезали в канализации или оказывались в помойных ямах.
Эскалация активного сопротивления заставила иракское командование заменить народную армию на части особого назначения, которые умели сражаться, а в случае наступления американцев должны были принять на себя первый удар. Перефразируя известное выражение Черчилля, можно сказать, что первые числа октября стали для иракской оккупационной армии если не началом конца, то концом начала.
Мартин прочел письмо Аль Халифы тут же, у могилы Шептона, но сразу ответить не мог. Он положил ответ в тайник лишь на следующий день.
Мартин дал согласие на встречу с Абу Фуадом, но на своих условиях. Он назначил свидание на семь тридцать – когда уже темно, но до комендантского часа, который наступал в десять часов вечера, еще достаточно времени. Он точно указал место, где Абу Фуад должен будет припарковать свой автомобиль, и небольшую рощицу, где они встретятся. Эта рощица располагалась в районе Абрак Хейтан, недалеко от шоссе, которое вело к аэропорту – теперь давно закрытому и наполовину разрушенному.
Мартин выбрал место, где преобладали традиционные каменные кувейтские домики с плоскими крышами. На одной из таких крыш он будет лежать уже за два часа до назначенного времени; с этого наблюдательного поста можно будет увидеть, не следит ли кто-нибудь за кувейтским офицером, а если следит, то кто именно – его собственные телохранители или иракская служба безопасности. На территории противника британский офицер был всегда готов к любым неожиданностям; он не мог зря рисковать.
Мартину ничего не было известно о том, как Абу Фуад понимает безопасность в подпольной работе. Пришлось допустить, что умение кувейтского офицера скрывать следы и уходить от слежки далеко от совершенства, и полагаться лишь на собственные меры безопасности. Мартин назначил встречу на 7 октября и оставил записку под мраморной плитой. Ахмед Аль Халифа извлек ее из тайника 4 октября.
На очередном заседании комитета «Медуза» выступал доктор Джон Хипуэлл. Он ничем не напоминал физика-ядерщика, а тем более одного из тех ученых, которые все дни проводят в тщательно охраняемом олдермастонском центре по изучению ядерного вооружения, разрабатывая конструкцию плутониевых боеголовок для ракет «трайдент».
Незнакомый с Хипуэллом человек скорее всего принял бы его за грубовато-добродушного фермера из центральных графств, самое место которому возле загона для жирных овец на местном базаре, а не в лаборатории, где чистым золотом плакируются смертельно опасные плутониевые диски.
Хотя стояла еще по-летнему теплая погода, Хипуэлл, как, впрочем, и в августе, был в клетчатой рубашке, шерстяном галстуке и твидовом пиджаке. Своими толстыми красными пальцами он набил дешевым табаком вересковую трубку и, не дожидаясь приглашения, начал доклад. Сэр Пол недовольно сморщил острый нос и жестом попросил немного увеличить мощность кондиционера.
Хипуэлл исчез в облаке голубоватого дыма и начал:
– Так вот, джентльмены, сначала сообщу вам приятную новость. У нашего общего друга мистера Саддама Хуссейна нет атомной бомбы. Нет ее сейчас, не предвидится и в ближайшем будущем.
Последовала минутная пауза, во время которой ученый муж из Олдермастона усердно разжигал свой небольшой индивидуальный костер. Что ж, подумал Терри Мартин, если ты каждый день рискуешь схватить смертельную дозу радиации, то, наверно, не так уж важно, куришь ты изредка трубку или нет. Доктор Хипуэлл заглянул в свои заметки.
– Ирак стремился обзавестись собственным ядерным оружием давно, с середины семидесятых годов, когда вся реальная власть оказалась в руках Саддама Хуссейна. Атомная бомба стала, судя по всему, его навязчивой идеей. В те годы Ирак купил во Франции полностью оборудованный ядерный реактор; тогда продажа реакторов не запрещалась действовавшим договором о нераспространении ядерного вооружения от 1968 года.
Хипуэлл довольно попыхтел трубкой и еще раз утрамбовал тлеющий табак. Горячий пепел посыпался на его бумаги.
– Прошу прощения, – воспользовался паузой сэр Пол, – этот реактор предназначался для выработки электроэнергии?
– Именно так все и говорили, – согласился Хипуэлл. – Разумеется, это сплошная чепуха, и французы это отлично понимали. По запасам нефти Ирак занимает третье место в мире; он мог бы построить тепловую электростанцию за ничтожную долю той суммы, которую он выложил за реактор. Нет, Саддам намеревался запустить реактор на низкосортном уране, который называют желтым кеком или карамелью; располагая теплоэнергетическим реактором, он мог бы убедить третьи страны продавать ему уран. Но, отработав в реакторе, уран превращается в плутоний.
Все сидевшие за столом дружно закивали. Всем было известно, что британский реактор в Селлафилде не только питает систему электроснабжения, но и дает в качестве отхода плутоний, которым доктор Хипуэлл потом начиняет свои боеголовки.
– Тогда за дело взялись израильтяне, – продолжал Хипуэлл. – Сначала одна из диверсионных групп взорвала огромную турбину прямо в Тулоне, еще до ее отправки в Ирак. Диверсия задержала работы на два года. Потом, в 1981 году, когда любимые детища Саддама Осирак-1 и Осирак-2 были практически готовы, налетели израильские истребители-бомбардировщики и разнесли реактор к чертовой матери. Второй реактор Саддаму купить так и не удалось, и через некоторое время он прекратил попытки его приобрести.
– Почему, черт возьми, он сдался? – спросил Гарри Синклэр с другого конца стола.
– Потому что изменил стратегию, – широко улыбаясь, будто ему удалось за полчаса разгадать весь кроссворд из «Таймс», ответил Хипуэлл. – До определенного момента Саддам хотел создать плутониевую бомбу, а потом решил переключиться на урановую. Между прочим, не без некоторого успеха. Но не полного. Тем не менее…
– Я не понял, – прервал докладчика сэр Пол Спрус. – Какая разница между плутониевой и урановой атомными бомбами?
– Урановая проще, – пояснил физик. – Видите ли… цепная реакция может быть осуществлена с различными радиоактивными веществами, но если вам нужна самая простая и в то же время достаточно эффективная бомба, то лучше всего начать с урана. Вот такая простейшая атомная бомба на основе урана и была целью Саддама с 1982 года. Такой бомбы у него еще нет, но он не прекращает попыток и когда-нибудь
