Ее голос напрягся:
- Компания знает?
- Компания знает все, что произошло на корабле с момента, когда последний покинул Землю и до сегодняшнего дня, если только он сохранился до этого времени. Информация поступает в центральный компьютер и передается в Сеть.
Ощущение безысходности навалилось на нее. Она уже однажды пыталась бороться с Компанией и видела, как та реагировала на это. Любой здравый смысл или гуманность, которыми обладала эта безликая организация, подавлялись всемогущей алчностью. Далеко на Земле люди могут стареть и умирать, заменяясь новым персоналом, новыми руководителями. Но Компания бессмертна. Она будет существовать и действовать. Рипли сомневалась, что время накладывает какой-либо отпечаток на ее политику, не говоря о моральном облике. По крайней мере, у нее не было возможности убедиться в обратном.
- Они все еще хотят заполучить чужого?
- Я не знаю. Скрытые директивы компании не являются частью моей программы. И, думаю, что не были. Хотя не уверен. Я чувствую себя не очень хорошо.
- Бишоп, сделай одолжение: осмотри все вокруг. Она подождала, пока он выполнит просьбу.
- Извините, - сказал он в конце концов. - Здесь сейчас ничего нет. Но это не означает, что никогда не было. Я не могу долго проходить по секторам, где такая информация может храниться. Я бы оказал вам большую помощь, но в моем нынешнем состоянии это очень трудно.
- Чепуха. Твоя личная программа еще функционирует.
Она дотронулась до участка на его черепе.
- А здесь еще много чего осталось от Бишопа. Я сохраню твою программу. Если я вообще выберусь отсюда, ты будешь вместе со мной. Они смогут снова тебя подключить.
- Как вы собираетесь сохранить мою личность? Скопировать в стандартную память на микросхемах? Я знаю, что это такое. Никаких сенсорных входов, никаких выходов для осязания. Нет уж, спасибо. Я лучше умру, чем буду психом.
- Тебе незачем быть психом, Бишоп. Ты слишком сильный для этого.
- Я? Я силен настолько, насколько позволяют мне это мое тело и моя программа. Первого уже нет, вторая тоже выдыхается. Лучше я буду целостной памятью, чем расчлененной реальностью. Я устал. Все выходит из строя. Сделайте одолжение, отключите меня. Может быть, меня возможно обновить, поместив в новое тело, но возможны повреждения и потеря личности. Я никогда не смогу быть прежним и ничего не смогу с этим поделать. Вы понимаете, что это значит, стать хуже, чем ты был. Нет, спасибо. Лучше уж ничего.
Она заколебалась.
- Ты уверен в этом?
- Сделайте это для меня, Рипли. Вы же передо мной в долгу.
- Я ничего тебе не должна, Бишоп. Ты всего-навсего машина.
- Я спас вас и девочку на Ахеронте. Сделайте это для меня.., как друг. Она неохотно кивнула. Глаз последний раз моргнул и умиротворенно закрылся. Никакой реакции, никакого шипения не было, когда она вытаскивала проводки. И снова на столе лежала недвижимая голова.
- Прости, Бишоп, но ты, как старый калькулятор. Привычный и удобный. Если тебя смогут восстановить, я прослежу за этим процессом. Если нет, то спи спокойно, я не знаю, как там спят андроиды, и попытайся не видеть снов. Если получится, я вернусь к тебе позже.
И тут она посмотрела на дальнюю стенку. Там висела единственная голограмма. На ней был изображен маленький домик, крытый соломой, примостившийся среди зеленых деревьев и кустарников. Перед ним струился кристально чистый голубой поток, в котором отражались облака. Пока она смотрела, небо потемнело и над домиком вспыхнул бриллиантовый закат.
Ее пальцы передвигались по столу, пока не сомкнулись на прецизионном экстракторе. Она швырнула его со всей силой, на которую была способна, с криком отчаяния и гнева. Невыносимо фальшивое идиллическое изображение разлетелось на множество блестящих осколков.
***
Кровь на лице и одежде Голика в основном подсохла, но все-таки кое-где еще капала, пачкая стол в обеденном зале. Он ел спокойно, подцепляя ложкой рассыпчатую кашу. Он оторвался от этого занятия лишь раз, чтобы подсыпать немного сахара. Он уставился в свою тарелку, но совершенно не видел ее. Он был весь поглощен своими мыслями.
С грудой тарелок вошел дежурный повар по имени Эрик. Подойдя к первому столу, он посмотрел на Голика и остановился. И оторопел. К счастью, тарелки были небьющимися. На Фиорине было трудно раздобыть новую посуду.
- Голик, - в конце концов пробормотал он. Заключенный, сидевший за столом, даже не взглянул на него, продолжая есть.
Грохот падающей посуды привлек внимание остальных: Диллона, Андруза, Эрона, Морса и заключенного по имени Артур. Они тоже уставились, как и обалдевший повар, на видение, одиноко сидевшее за столом.
В конце концов Голик заметил это. Он посмотрел на них и улыбнулся.
Безучастно.
Рипли была одна в лазарете, когда его привели туда. Она молча посмотрела на Диллона, Андруза, Эрона и Клеменза, которые затащили Голика в смирительной рубашке и положили его на кровать. Его лицо и волосы были в крови, его глаза находились в непрерывном движении, по очереди проверяя вентиляционные отверстия, потолок и дверь.
Клеменз, как мог, пытался его отмыть, используя мягкие полотенца, растворители и дезинфицирующие вещества. Казалось, что Голик находится в более ужасном состоянии, чем было на самом деле. По крайней мере, физически. Андруз, Эрон и Диллон привязали его к кровати. Рта ему никто не затыкал.
- Ладно, не слушайте меня. Не верьте мне. Это не имеет значения. Теперь ничто не имеет значения. Все ваши набожные задницы погибнут. Зверь восстал и пожирает человеческую плоть. Никто не сможет его остановить. Час настал.
Он отвернулся от старшего офицера, уставившись вверх.
- Я видел его. Он глядел на меня. У него нет глаз, но он глядел на меня.
- Что с Боггзом и Рейнзом? - мягко спросил Диллон. - Где они? Что с ними произошло?
Голик моргнул и безумно завращал глазами.
- Я не делал этого. Там, в тоннеле. У них не было никаких шансов. Я ничего не мог сделать, только спасаться. Это дракон сделал. Он зарезал их, как свиней. Это не я. Почему меня во всем обвиняют? Никто не сможет его остановить.
Он начал плакать и смеяться одновременно.
- Никаких шансов, нет, нет, никаких шансов!
Клеменз начал обрабатывать его затылок.
Андруз посмотрел на трясущиеся остатки того, что раньше называлось человеком. Ничего человеческого, хотя это был действительно человек. Конечно, ничего приятного, но он и не сердился. Здесь не на что было сердиться.
- Абсолютное сумасшествие. Я не говорю, что в этом чья-то вина, но его следовало держать на привязи. Образно говоря, разумеется.
Старший офицер посмотрел на медика.
- А раньше вы ничего не замечали, мистер Клеменз?
- Вы же знаете, сэр. Я не диагност. Я могу только констатировать факты.
Клеменз уже заканчивал отмывать Голика. Тот выглядел уже лучше, если только избегать его взгляда.
- Да, конечно. Предсказание психических реакций не ваша область, не так ли? Если кто-то и должен был это заметить, то это я.
- Не обвиняйте себя, сэр, - сказал Эрон.
- Я и не делаю этого. Просто словесно выражаю некоторые сожаления. Иногда безумие не заметно у человека, пока что-нибудь не спровоцирует его. Как семена некоторых растений в пустыне, прорастающие раз в десять или одиннадцать лет, когда пройдут достаточно сильные дожди.
