'Ублюдок, — пытался выкрикнуть он, — долбаный проклятый ублюдок!' Однако слова застревали в горле.
Меддлар захохотал ему вслед: — Вы порочны, Хили, порочны до мозга костей.
Адриан выскочил во двор. Все ученики школы сидели на утренних занятиях. В колоннаде было пусто. Старая классная, библиотека, дом директора, лужайка Основателя — обезлюдело все. Вот она, обитель Адриана, его пустой мир. Он представил себе, как вся школа, прижавшись носами к оконным стеклам, следит за ним, перебегающим Западный двор. Старосты пансионов прохаживаются с переносными рациями по коридору.
— Говорит Синий-семь. Объект следует мимо библиотеки Кавендиша к Музыкальной школе. Отбой.
— Синий-семь, говорит Меддлар. Встреча прошла согласно плану, объект выведен из себя, весь в слезах. Красному-три продолжить наблюдение в Музыкальной школе. Отбой.
'Либо они — живые существа, а я плод воображения, либо я живое существо, а они — фантазия'.
Адриан прочитал кучу книг и знал, что на самом-то деле ничем от других не отличается. И все же у кого еще змеи извиваются в животе, как у него? Кто бежит рядом с ним в таком же отчаянии? Кто еще будет помнить это мгновение и все мгновения, подобные этому, до конца своих дней? Никто. Они сидят за своими партами, помышляя о регби и ланче. Он не такой, как они, и потому одинок.
Первый этаж Музыкальной школы занимали маленькие классы для практических занятий. Адриан, бредя по коридору, слышал, как за дверьми упражняются ученики. Виолончель подпихивала по воде протестующего лебедя Сен-Санса. Следом труба выпукивала 'Слава пребудет с Тобой'[18]. А в третьем от конца классе Адриан увидел сквозь стеклянную дверь Картрайта, небезуспешно справлявшегося с бетховенским менуэтом.
Рок всегда ведет себя именно так. В школе было шестьсот учеников, и хотя Адриан выступил нынче в путь, чтобы перехватить Картрайта и подстроить якобы случайную встречу, — расписание его Адриан знал наизусть, — он все равно питал уверенность в том, что частота их случайных столкновений значительно превышает естественную.
Судя по всему, Картрайт был в классе один. Адриан толкнул дверь и вошел.
— Привет, — произнес он, — не останавливайся, у тебя хорошо получается.
— По-моему, ужасно, — сказал Картрайт. — Никак не добьюсь беглости левой руки.
— Я слышал совсем другое, — ответил Адриан, и его тут же охватило желание откусить себе язык.
Вот он здесь, наедине с Картрайтом, чьи волосы даже сейчас взметает льющийся в окно солнечный свет, с Картрайтом, которого он любит всей душой и существом, и единственные слова, какие у него нашлись, это 'я слышал совсем другое'. Господи, да что же это с ним? С не меньшим успехом он мог гаркнуть голосом Эрика Моркэмби[19]: 'На это ответа не существует' — и потрепать Картрайта по щеке.
— М-м, у тебя официальный урок?
— Да нет, мне через полчаса сдавать экзамен за третий класс, вот и решил поупражняться. По крайней мере, избавился от двух уроков математики.
— Повезло.
'Повезло'? Ну чистый Оскар Уайльд.
— Что ж, тогда я, пожалуй, не стану тебе мешать.
Отлично, Адриан, блестяще. Мастерски сказано. 'Тогда я, пожалуй, не стану тебе мешать'. Измени один только слог, и вся эта изящная сентенция рухнет.
— Ладно, — сказал Картрайт и повернулся к инструменту.
— Ладно, будь здоров. Удачи! Адриан закрыл за собой дверь. О Боже. О божественный Боже.
И он пустился в горестный обратный путь к школьным классам. Слава Всевышнему, его ожидал всего только Биффен.
— Вы нынче на удивление поздно, Хили.
— Ну, знаете, сэр, — сказал, усаживаясь, Адриан, — лучше на удивление поздно, чем на удивление никогда.
— А вы не желаете сообщить мне, что вас так задержало?
— Вообще-то, не очень, сэр.
Легкий шелест пронесся по классу. Это уж было слишком, даже для Хили.
— Прошу прощения?
— Ну, то есть, не перед всем классом, сэр. Тут много личного.
— О, понимаю. Понимаю, — сказал Биффен. — Что же, в таком случае правильнее будет, если вы объяснитесь со мной потом.
— Сэр.
Самое лучшее, это когда железы учительского любопытства начинают источать сок.
Адриан глянул в окно.
'Быть сегодня в Картрайте, в этот мартовский день'[20].
Теперь уж в любую минуту какому-то экзаменатору выпадет счастье созерцать прелестную сосредоточенную складочку на лбу пробегающегося по менуэту Картрайта. Смотреть, как всползает по его предплечью шерстяной рукав зимней куртки.
'Когда же в шерсть Картрайт себя облек, я мыслю, сколь прелестен, о мой Бог, его одежд неторопливый ток'[21].
Тут он услышал голос Биффена, стучащийся в двери его грез.
— Не могли бы вы привести нам пример, Хили?
— Э-э, пример, сэр?
— Да, сослагательного наклонения, следующего за прилагательным в превосходной степени.
— Вы сказали, в превосходной?
— Да, да.
— М-м… как насчет 'le garcon le plus beau que je connaisse'?
— Э-э… миловиднейший мальчик, какого я знаю?
Да, это годится.
— Миловиднейший, сэр? Я разумел — прекраснейший.
Черт, он же вроде решил распроститься с педерастической позой. Ладно, по крайней мере смешков добился.
— Благодарю вас, Хили, достаточно. Успокойтесь, вы все, он ни в каких ободрениях не нуждается.
Еще как нуждаюсь, подумал Адриан. Во всех ободрениях, какие найдутся.
Урок продолжался, Биффен предоставил Адриану свободу предаваться снам наяву.
Когда сорок минут истекли, Адриан среагировал на звук колокола со всей, на какую был способен, прытью, метнувшись из тыльной части класса к двери, чтобы затеряться за нею в толпе, однако Биффен перехватил его:
— Вы ничего не забыли, Хили?
— Сэр?
— Я думаю, вы обязаны мне объяснением вашей непунктуальности.
Адриан приблизился к кафедре.
— Ах да, сэр. Дело в том, сэр, что я и так-то должен был опоздать — совсем ненамного, однако столкнулся с доктором Меддларом.
— И он задержал вас на двадцать минут?
— Да, сэр. Или, вернее, нет, сэр. Он был очень груб со мной. Расстроил меня, сэр.
— Груб? Капеллан был с вами груб?
— Я уверен, это не входило в его намерения, сэр.
Адриан постарался соорудить физиономию непорочную, но при этом встревоженную. Такое выражение особенно хорошо срабатывало, когда приходилось смотреть, как сейчас, на кого-нибудь снизу
